— Я — Федор, — представился он.
— А я — Таня.
— Очень приятно…
Мальчуган улыбался, демонстрируя ровный ряд белых зубов.
— Мама сказала, что вы захотите со мной поговорить.
— Да, — кивнула я, — скорее всего нам это понадобится.
Федор посмотрел на меня безмятежным, почти детским взглядом.
— Я буду на кухне, — сообщил он.
— Сейчас приду, — пообещала я, с тоской глядя ему вслед.
Он тоже не подходил на роль похитителя. Да и зачем ему это?
— И придется тебе торчать в халивинской квартире до конца своих дней, — мрачно проговорила я, разглядывая заключенную в рамку картину, изображающую полет ангела над морем. Море бушевало, а ангел летел вдаль, и ему было совершенно наплевать на то, что творилось внизу.
И на то, что творится со мной, ангелу было наплевать тоже…
* * *
Я заметила, что Людмила Сергеевна почитала своим долгом прежде всего накормить свою семейку, в которую добрая леди поспешила включить и меня, но постоянные встречи на кухне начали меня беспокоить. Если мое расследование будет проходить исключительно там, то я рискую потерять форму. Благо что в этом семействе о нужде явно не ведали и в кулинарных радостях себе не отказывали. Возникал вопрос — на какие, собственно, доходы все это изобилие?
Неужели только на партийные взносы? Какие же они собирают взносы, если у них, простите, имеется даже посудомойка? И телевизор, который постоянно развлекал Людмилу Сергеевну мелодрамами, был не маленький, а во всю стенку. Вообще-то я на всю эту мишуру не обращаю внимания — но ведь получается нестыковка! С одной стороны, Халивин не упускает случая всплакнуть о судьбе русского народа, обреченного на геноцид, а с другой — сам живет припеваючи… Можно сказать, пользуется всеми благами и наслаждается жизнью.
Постаравшись успокоить себя тем, что я просто раздражена собственным положением невольницы, я вышла к юному Федору, который задумчиво уплетал огромную порцию «обезноженного буша» и явно еще не приготовился к моей атаке.
— Простите, — улыбнулся он мне перемазанным ртом, — я сейчас…
— Ничего, я подожду.
Людмила Сергеевна обернулась на меня с укором. Как можно мешать ребенку поглощать калории? Устыдившись, я вернулась в комнату и продолжила созерцание фигуры парящего ангела.
Мой вопрос продолжал висеть в воздухе, как табачный дым.
Как этот пухлый ангел, не находящий ничего лучшего, чем с глупейшей улыбкой застыть над бушующими волнами.
Все вокруг меня было настолько зыбким и неясным, что я почти утратила надежду выбраться отсюда.
Пальцы продолжали играть с костями. Катали их туда-сюда внутри мешочка, и сама себе я напоминала свихнувшуюся, погрязшую во тьме своего рассудка. Сижу, пялюсь на картину неведомого художника — кстати, далеко не самого талантливого. У этого ангела рожа перекошенная, будто он перепил амброзии, и какая теперь от пьяного ангела может быть польза?