— Не декан, а всего лишь замдекана по науке, — проворчал Вадим, но руки опустил.
Ему все стало ясно.
— А у тебя хорошая память, Адрианыч.
— Неплохая. Какого числа ты девчонку сбил? Да еще в нетрезвом состоянии. Я все знаю — с Проценко говорил. — Вадим поморщился. — Не нравится, когда все своими словами называют? Так я же ничего. Доказательств никаких, никто не видел, не знает. Кроме меня. В тюрьму не упекут да и из команды не выкинут, а так, уберут от греха подальше на вторые роли. Знаешь, как говорится, то ли он украл, то ли у него украли…
— Да брось ты, Адрианыч, — сказал Вадим. — Это раньше когда-то смотрели на это «облико морале», а сейчас знай мячи отбивай, а кто ты там, хоть дилер, хоть киллер, один хрен. Так что бывай. А Сорос пусть сам в Америку катается.
— Ну, Воронов, смотри, — проворчал Адрианыч.
Вадим уже повернулся и не видел косого и очень злого взгляда, которым проводил его спортивный врач. Разговору он не придал значения — пускай позлится. «Тоже мне шантажист-самоучка!» Вадим Воронов был уверен в себе. Он шел в гору, и это чувствовали все окружающие.
Но Челентаныч помимо прочего напомнил о Кристине. Да, смешная была девчонка, подумал Вадим.
У Ворона давно не было постоянной женщины, собственно говоря, никогда не было, если не считать полуплатонического романа в старших классах, когда они часами стояли в парадной, где она позволяла ему почти все, кроме… Потом она взяла и уехала в Америку, а Вадиму стало не до романов. Хлопотно это, куда как проще; нашел смазливую барышню, привел домой, когда нет родителей, и прощай, детка, прощай.
— Христя, да где ж ты так! Матка боска! — воскликнула бабушка, увидев через тонкую ночную рубашку огромный страшный синяк.
— Упала на лестнице, когда к Лиде шла.
— Чего ж не сказала, когда звонила?
— Ты бы волноваться стала.
— Одни расстройства с тобой, — вздохнула бабушка и добавила: — Малые детки спать не дают, большие детки — сам не уснешь.
Была суббота, и торопиться было некуда. Кристина присела на край старенькой тахты и огляделась. Ее крошечная комната всегда казалась ей очень милой — потому что это все-таки была ее нора, и Кристина устраивала ее по своему вкусу. Причудливо расписанные стены, полки, картины в рамочках, секретер с книгами, тахта без ножек, стоящая прямо на полу, — все это Кристине нравилось, как должна всякому существу нравиться СВОЯ берлога. Но после дома Вадима Воронова все вокруг показалось убогим, самопальным, дешевым. Как и ее хрущевка не могла идти ни в какое сравнение с домом в стиле модерн. Так и все, вся жизнь.