Никто из собравшихся войну за раздел наследства Домового начинать не хотел, пусть даже было за что повоевать. Решили временно установить что-то вроде «моратория» на разборки и прочие «конкретные стрелы», похоронить Прасолова, как полагается, «по понятиям», а когда братва из разных кланов на тризну соберется, тут-то и поднять вопрос о преемнике. И внять гласу народа, то есть «пехоты». Глядишь, и без крови обойдется…
Но в одном мнения авторитетов совпадали: Баранову пора дать по рогам. Прав был Епифанов, когда говорил тому о хрупкости его положения, да и сам Виктор Владимирович понимал: худо ему придется без прасоловской подстраховки. Вот теперь это «худо» и начиналось. Забавно, кстати, что никакого «погоняла», клички, если по-русски, у Виктора не было. Называли его авторитеты в разговоре по фамилии, а то еще мразью, падлой, стервозой и прочими ласковыми именами. Что свидетельствовало: нет, не стал он своим в подпольном этом мире!
– Ведь что он, поганец, делает, – никак не мог успокоиться Кабан, – он, падло, цены сбивает и тридцать процентов откатных берет. Треть – Домовому, остальное – себе! Но нам-то откат с неба, мать его, не падает, еще кто и когда за рулежкой приканает, а шакалюга эта самого же себя и разруливает!
– Вовремя Зяблика завалили, – поддержал «предыдущего оратора» черноусый Ахмед. – Среди скотинки дойной слушок гнилой пошел, что, дескать, если вопросы, то к Зяблику. Мол, разрулит дешево и по совести!
– От ментов в Зябликовом дельце этот вшиварь отмазался как-то, – задумчиво продолжил тему Шкалик. – Уж не знаю, кому отстегнул, но тишина, будто на Малой Васильевской каждый день из «трещоток» поливают.
– И шпанцов затонских не тронули. – Кабан выразительно пожал широченными плечами. – А ведь ко мне этот соплячонок приполз, когда дурь из головы повыветрилась, на следующее утро. Так поверите, от него конкретно дерьмецом приванивало. Дошло до шпиндика, кого завалил, вот полны штаны и…
– Дурак он тебе, – вступил в разговор Мордва, – со шпиндиком светиться. А то не догадался, кто придурку «трещотку» в рученьки блудливые сунул! А вот что странно: Дусеньку ухлопали аккурат через неделю, час в час, как Зяблик упокоился. И кабак этот грешный – на Малой Васильевской. И шмальнул в Дусеньку опять же соплячонок… А?!
– Вот и я о том же, – кивнул Шкалик. – Бодается, похоже, сукин сын! И если и впрямь не без него тут, то Домовой ни при чем, он в запое был, а потом – на выходе. Вот, в натуре, и вышел… На тот свет. Не сегодня, так на неделе – я-то все это на своей шкуре испытал. Хера его спасут!