Когда Анатолий сбросил с себя деревенскую одежонку и предстал передо мной в джинсах и свитере, то показался мне лет на десять моложе, чем на первый взгляд, и даже симпатичнее, только на его лице был глубокий отпечаток жизни, утратившей всякий смысл.
— Я не спросил, — Оленин говорил, глядя куда-то в сторону, — тебя как зовут?
— Таня.
— Ну а мое имя ты знаешь. Ну, ты, это самое, шубу снимай! У меня тепло тут, — сказал Оленин и поставил на грязный стол две рюмки. — Колбасу порежешь? Ладно, я сам. Знаешь, Галка по дому ничего не делала, ни тогда, ни сейчас. Хоть раз полы бы помыла или борщ сварила! Но я согласен был, пусть ничего не делает, только живет со мной…
Оленин принес хлеб, майонез, нарезал колбасу, открыл водку и налил себе и мне по рюмке.
— Хорошо! — одобрительно воскликнул Оленин, приняв на грудь. — Так о чем ты хотела со мной поговорить?
— О Галине. Где она сейчас?
— Откуда я знаю? Она мне не доложила. — Толян щедро намазал хлеб майонезом и положил на него несколько толстых кусков колбасы. Смачно откусив кусок бутерброда, он прожевал его, а потом сказал: — Примерно месяц назад ни с того ни с сего завалилась ко мне и заявила, что поживет здесь. Я чуть со стула не свалился, когда она нарисовалась на пороге. Галка стерва. Ой прости — говорю, что думаю, — бросила меня пять лет назад и укатила в Москву. Правда, потом приезжала, чтобы развестись. Замуж, видите ли, за какого-то московского хрена собралась… Ну, ты знаешь, наверное, об этом.
— Не очень-то.
Анатолий налил себе новую порцию водки. Затем поднес бутылку к моей полной рюмке и удивленно спросил:
— Ты почему не пьешь?
— Я за рулем.
Оленин понимающе кивнул и продолжил единоличное злоупотребление халявной водкой.
— Она мне всю жизнь испортила. Я ее так любил, так любил! Но Галке на меня всегда наплевать было. Что на меня, она и отца своего ни в грош не ставила, хоть он ее и от тюрьмы спас. Ты, наверное, в курсе, что Галка грешила тем, что в магазинах воровала. Нет? Значит, Гуревич тебе об этом тоже не говорил? Стыдно, наверно, что так дочь воспитал. Он ведь ее один растил, потому что мать умерла при родах. Не знаю, зачем Галка воровала, я ведь тогда прилично зарабатывал и для нее ничего не жалел. Но ей жизнь, что ли, скучной без риска казалась, но каждый день что-нибудь тащила — то шоколадку, то банку консервов, то кусок мыла, а потом хвалилась передо мной.
— Неужели ее ни разу за руку не поймали?
— Чаще всего ее проделки оставались незамеченными, ведь продавцы в большинстве своем лохи натуральные! Конечно, редко, но бывало, что попадалась. Но поплачет, пожалуется на жизнь, вернет товар, ее и отпустят. А потом дома рассказывает мне о своих проделках и хохочет. Я с этим ничего поделать не мог и чувствовал, что когда-нибудь все это очень плохо для нее кончится. Меня самого с детства приучили — чужого не тронь! Лучше попроси. Но Галка считала, что можно и нужно хватать все, что плохо лежит. Вот и нарвалась по-крупному. Однажды женушка моя духи дорогущие, французские, в сумочку незаметно положила, а там, оказывается, камеры слежения были. Галку засекли, вызвали милицию и накрыли. Суд даже был, но Галку оправдали. Вскоре после этого она и слиняла в Москву, а как развелась со мной, так и вовсе пропала. Тесть не раз ко мне приходил, спрашивал, нет ли у меня сведений о ней. А какие у меня сведения? Я ведь бывший муж, объелся груш… — Оленин налил себе очередную рюмку и выпил залпом.