Между прочим, читать чужие дневники…
— …Только его надо после на место положить, так что вы побыстрее, пожалуйста.
Не в моих правилах рыться в грязном белье. Что я, старая бабка-сплетница?
Но моль не дает и слова вымолвить:
— Там про убийство — все-все, во всех подробностях. Представляете, какой шок! Сроду бы не подумала, но это Ксенин почерк, я ее руку знаю.
Убийство? Может, стоит все-таки просмотреть тетрадь? При известных обстоятельствах личный дневник способен легко превратиться в улику.
Ну хорошо, возьму.
— Когда тетрадь нужно вернуть?
— В шесть, на этом же месте ждите меня. До свидания! — Странная мадемуазель торопливо зашагала прочь.
Я посмотрела ей вслед, машинально отметив, что бледная моль заспешила в сторону дома «известного бизнесмена».
Время идет, а я — дома, в любимом кресле, в полной безопасности; на кухне Миша пьет чай с печеньем — в общем, я все никак не решусь раскрыть эту злополучную тетрадь.
Надо, надо себя заставить. Нехорошее предчувствие… Так, сосредоточились, забыли обо всем, кроме дела, и…
«Я не хотела его смерти…»
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Читаем дальше или остановимся на первой фразе?
Да, признаюсь, у меня с самой первой встречи возникли подозрения — точнее, предубеждение сложилось против младшей дочери Королева. Но одно дело — подозревать, и совсем другое — держать в руках, что называется, вещественное доказательство. И все-таки делается страшно от мысли, что Ксения могла стать причиной страданий любимой сестры… иными словами, убийцей ее мужа.
Оказывается, могла.
«Я не хотела его смерти. Наоборот, я хотела, чтоб он был жив и счастлив — со мной».
Ничего себе!
«А он влюбился в мою сестру. И это после стольких лет! А я ждала его все эти годы!»
Какая патетика!
«Я люблю его».
Откровенно говоря, кого-кого, а Ксению мне совсем не жалко. Девица получит по заслугам (как там у Высоцкого? — «…поделом и по делам»). Жалко Мишу, который все еще надеется и ждет, что сия особа снизойдет до «простого шофера». Жалко Риту, потерявшую мужа и кормильца, крохотных близняшек, оставшихся без отца, бедного Голубкова — да кого угодно, но уж никак не королевскую любимицу.
Ну ладно. Отвлеклась.
«…Я люблю его. Я так его люблю! Зачем он умер?»
Захотел — и скончался, видите ли!..
«Мы бы так хорошо жили. Он забыл бы — со временем — Марго, а к Оле и Тане приходил бы по выходным».
Надо же, все у нее распланировано: кто, с кем и как должен был жить.
«Все рухнуло. Он умер. Умер. Умер. А я почему-то еще живу».
Действительно, почему?
Кошмар какой-то. Я откинулась на спинку кресла, сделала несколько глубоких вдохов. Что я делаю? Читать эти сентиментальные излияния — такая уж большая необходимость? К тому же лезть, пусть и такому человеку, в душу — верх неприличия. И Ксения наверняка давно хватилась своей тетради; «бумаги пора ложить на место» (откуда эта фраза?).