— Ненавижу эти сокращения, — заявила я Максу, сердитая на весь мир, — напридумывали их на наши головы, чтоб только воду замутить. Скоро вместо нормальных слов одни только дурацкие аббревиатуры останутся. ФСБ, ЦКБ, ГУО, ЗАО, ФИО, АО, а венец всему — ООО. То ли крик восторга, то ли сортир с одним лишним очком, то ли Общество Онанимных Олкоголиков…
И тут в моих мозгах что-то щелкнуло. Так у меня бывает с детства: я могу тупо глазеть на ребус или головоломку и так, и эдак, чувствуя себя темной беспросветной дурой. А потом вдруг на меня в один миг нисходит просветление — словно яркую переводную картинку кто-то освобождает от тусклой бумажной подложки.
Нечто подобное произошло и теперь. Телефонный треп, надпись на дверях больничного «люкса», пустая болтовня о сокращениях — все это сплелось вместе, перекрутилось, сжалось, потрескалось и распалось. Из шелухи выпало чистое голое семечко разгадки.
— Макс, — вкрадчиво спросила я, — а когда ты, например, видишь слово «АО», то о чем сразу думаешь?
— Это очевидно, — ответил Лаптев. — Любой нормальный человек знает, что АО — это акционерное общество.
— Точно! — воскликнула я. — Ты нормальный. И Вадик Кусин нормальный. Поэтому он тоже подумал про акционерное общество. А это Адам Окрошкин, его вензель! Это же он мне письмо прислал!
Глава двадцать шестая Где у чуда кнопка (Иван)
Слова «Нобелевка» и «молодость» — из двух непересекающихся множеств. Ты можешь совершить гениальное открытие хоть в двадцать лет, но о скорой награде даже не помышляй. Считается, что претендент на премию подобен марочному вину — чем больше время выдержки, тем качество и цена выше. Но это отговорка. Просто шведы — прирожденные садисты. Их академия в полном составе будет задумчиво ковырять в носу не менее полувека, втайне уповая на то, что кандидат решит свои маленькие проблемы собственными силами. Например, благополучно откинет копыта до срока. А если все-таки гений и через пятьдесят лет продолжит из принципа цепляться за жизнь, ему скрепя сердце повесят на шею золотую медальку с профилем папаши динамита. При этом все будут надеяться, что на радостях нобелиат уж точно гикнется или, как минимум, тронется умом. Обычно происходит второе.
Действительный член Российской Академии наук, член-корреспондент полутора десятков зарубежных академий, лауреат Нобелевской премии по физике восьмидесятилетний Марат Юльевич Ганский вкатился ко мне в кабинет на механизированном инвалидском электрокресле, простер вперед единственную руку и с ходу заорал:
— Ну! Что я вам говорил! Дождались? Допрыгались?