Он почувствовал — что-то не так. И не клюнет повторно на отговорку, связанную с его матерью. Поэтому Барбара сказала ему правду, поскольку что-то в Робине, чего она не замечала раньше — хищная сексуальность, — шепнуло ей: есть вероятность, что он истолкует эту правду нужным для нее образом.
— Я тебя боюсь.
Она увидела мелькнувшую в его глазах искру подозрения, но доверчиво продолжала смотреть ему прямо в лицо.
— Прости, — продолжала она. — Я пыталась тебе объяснить. Я сто лет не была с мужчиной. И теперь уже не знаю, как и что делать.
Искорка потухла. Он наклонился к ней.
— Это к тебе вернется, — пробормотал Робин. — Обещаю.
Барбара стерпела еще один поцелуй, издав, как она надеялась, нужный звук. В ответ Робин направил ее руку к своей промежности и прижал куда полагается. Застонал.
Что дало ей повод отодвинуться от него. Барбара учащенно дышала, старательно изображая смущение и растерянность.
— Все слишком быстро. Черт, Робин. Ты привлекательный мужчина. Ты дьявольски сексуален. Но я просто не готова к… В смысле, мне нужно немного времени. — Она взъерошила волосы костяшками пальцев. Удрученно улыбнулась. — Я чувствую себя полной неумехой. Нельзя ли немного помедленнее? Дай мне возможность…
— Но ты же завтра уезжаешь, — заметил он.
— Уезжаю?.. — Она спохватилась в последний момент. — Но всего лишь в Лондон. И сколько до Лондона? Восемьдесят миль? Всего ничего, если уж очень захочется. — Она улыбнулась, ругая себя за то, что так мало в своей жизни практиковалась в женских уловках. — А тебе ведь хочется в Лондон? Очень-очень?
Он провел пальцем по носу Барбары. Тремя пальцами погладил ее губы. Она стояла неподвижно, игнорируя побуждение отхватить ему палец до третьей фаланги.
— Мне нужно время, — повторила она. — И Лондон не так уж далеко. Ты даешь мне немного времени?
Крохотный запас ее сомнительных женских хитростей закончился. Она ждала, что будет дальше. Барбара не отказалась бы сейчас от deus ex machina[35]. Кто-нибудь на всех парах спустившийся с небес на огненной колеснице был бы весьма кстати. Она находилась в руках Робина, как и он — в ее. Она говорила: не сейчас, не здесь, пока нет. Следующий шаг был целиком за ним.
Робин снова коснулся губами ее губ. Его ладонь прошлась по животу Барбары и на мгновение скользнула ниже. Движение было настолько молниеносным, что Барбара ничего не почувствовала бы, если б не сила его пальцев. Даже когда он убрал руку, ощущение жара осталось.
— Лондон, — произнес он. И улыбнулся. — Давай ужинать.
Она стояла у окна спальни и напряженно вглядывалась в темноту. Фонарей на Бербейдж-роуд не было, поэтому Барбаре приходилось надеяться, что света луны, звезд и фар изредка проезжавших машин окажется достаточно, чтобы выявить признаки присутствия обещанного Линли полицейского наблюдения. Каким-то чудом ей удалось не подавиться ужином. Она даже не помнила, что еще приготовил Робин, кроме бараньих отбивных. На столе в столовой стояли блюда, и Барбара что-то брала с них, изображая процесс поглощения пищи. Она жевала, глотала, выпила бокал вина, поменяв его на бокал Робина, когда тот вышел на кухню за овощами. Но вкуса Барбара не чувствовала. Функционировало, похоже, только одно из пяти ее чувств — слух. И она прислушивалась ко всему: к звуку его шагов, ритму собственного дыхания, к скрежету ножей по тарелкам, а больше всего — к любым приглушенным звукам, доносившимся с улицы. Машина подъехала? Мягкие шаги мужчин, занимающих свои посты? Где-то позвонили в дверь, чтобы полицейские могли в чьем-то доме дожидаться выхода Робина?