— Это не мое дело…
— Ну да, зато Сережа быстро смикитил, что ты ему богатырей нашлепаешь, этакая самка с роскошным телом! — судорожно захохотала Спиридонова. — Думала этим его к себе привязать? Наивная!
Марина смеялась как помешанная.
— Марина, — вдруг пошла на попятный женщина, — ведь он умер… А мы так плохо о нем…
— Я — плохо, — язвительным тоном произнесла Марина, — а ты ему дифирамбы поешь! Ну еще бы не петь — вон какую домину тебе отгрохал!
— Это отец мне помогает, — горячо запротестовала женщина.
— Да уж, помогает, — злобно передразнила подругу Спиридонова, — знаю, он у тебя крутой дядя, в свое время изрядно наворовал… Только он жадный до неприличия. А ты меня хочешь уверить, что он вдруг расщедрился и своей дочке-проститутке дачку выстроил!
В ее тоне смешались желчное презрение, дикая ненависть и горькая обида.
— Не смей так говорить о моем отце! — возмущенно закричала женщина. — И обо мне не смей!
Голосовые связки изменили ей, как, впрочем, и нервы, и последний вопль рухнул в глухую вату полухрипа-полувздоха.
— Уходи, — с еле сдерживаемой яростью приказала она, — я не хочу больше тебя видеть!
— Я уж, поверь, тоже, — издевательски усмехнулась Спиридонова, которой мучительное разочарование и отчаянье, казалось, придавали сил, — и, пожалуйста, не разыгрывай из себя оскорбленную леди. Это мне надо орать и посуду бить — не я у тебя увела мужа, а ты — у меня!
— Опомнись, Сережи нет, а ты грязью его поливаешь! — захлебываясь возмущением и отвращением, воскликнула женщина.
— Это для тебя его нет, — принялась вдруг строить из себя убитую горем вдову и чувствительную душу Спиридонова, — для меня он жив, да-да, я не могу поверить, что его нет!
Она снова разрыдалась.
— Давай выпьем, — неожиданно предложила подруга Спиридоновой, видно, устав от ее истерики. — Я понимаю, тебе сейчас нелегко, но мне ведь тоже несладко.
— Ладно, черт с тобой, давай, — чуть помолчав, ответила Спиридонова, — теперь уже все равно ничего не изменишь.
Да, это было по-русски: пить с любовницей мужа. Правда, самого предмета раздора, так сказать, уже не существовало, да и находящиеся в комнате женщины, как я поняла, были подругами… Нет, я никого не хотела осуждать или оправдывать, мне просто нужно было понять это хитросплетение человеческих взаимоотношений.
На какое-то время голоса смолкли, доносились только звук шагов да звон стаканов. Я подошла поближе и, привстав на цыпочки, осторожно заглянула в окно. Большая комната, отделанная рейкой, была полупустой. Только в дальнем от меня углу стоял деревянный стол и две скамьи. На одной из них спиной ко мне сидела Спиридонова. Она поставила локти на стол, а на кисти рук положила подбородок. Мне пришлось присесть, чтобы ее подруга, которая садилась к столу напротив нее, не заметила меня. Все-таки я успела ее рассмотреть. Это была субтильная брюнетка с блестящими волосами, забранными на затылке в хвост. На ней было веселенькое платье в цветочек, не скрывавшее ее красивых загорелых ног. Лица ее, правда, мне как следует разглядеть не удалось, но его черты, кажется, были довольно выразительными.