Он знал, что те, которые будут его брать, стрелять могут только в крайнем случае, а то и вовсе не могут — кругом были люди.
Не дожидаясь, когда его платформа коснется земли, он спрыгнул примерно с двух метров высоты на посадочную площадку.
Два ближних оперативника сейчас же резко пошли на сближение.
Залпом с двух рук он уложил обоих. Остальные укрылись кто где.
Коготь был еще свободен, но окружен. Он понял, что единственная возможность вырваться — заложники.
И тут Киреев обыграл его чисто, по-гроссмейстерски. Он истошно, как-то даже по-бабьи закричал поднявшейся уже метра на четыре парочке: «Прыгайте, идиоты!»
У Когтя был один путь за заложниками — вверх.
Если бы он кинулся назад, к опускающейся стороне колеса, ему удалось бы захватить пожилую дамочку, оплывшую на сиденье, бледную, прижавшую руки к груди и дышащую широко раскрытым ртом. Я метров с пятидесяти поставила диагноз — сердечный приступ.
Но Коготь купился на сыгранную Киреевым истерику и ринулся на поднимающуюся сторону, к молодой парочке, оцепеневшей на своей платформе.
Перепугавшийся насмерть парень все же сообразил, чем это грозит ему и его девушке, оторвал ее руки от поручня и столкнул ее вниз. А следом прыгнул и сам. Пролетев метров пять, они шлепнулись на заросший травой дерн. Их тут же утащили куда-то под посадочную площадку.
Остальное было делом техники. Аттракционной.
На две-три секунды, пока Коготь карабкался с одной платформы на другую, колесо слегка увеличило вращение, и, когда он поднялся на только что опустевшую платформу, высота была уже метров восемь-девять. Причем внизу, под ним, был уже не дерн, а прутья ограды парка.
Прыгать было явным самоубийством.
Колесо опять замедлило ход и остановилось, когда с опускавшейся платформы спрыгнула и спряталась еще одна парочка, а те, кто был выше Когтя, находились для него в мертвой зоне, защищенные металлическими полами платформ. Пожилую сердечницу давно уже сняли.
Я только сейчас обратила внимание, что городок аттракционов полностью опустел. Кроме меня, не осталось ни одного пассивного участника этой финальной сцены.
Сопротивляться тоже было самоубийством.
Коготь понял, что проиграл.
Киреев тоже это понял.
Он вышел на посадочную площадку и, задрав голову, спокойно, по-деловому, просто констатируя факт, сказал в наступившей неожиданно тишине:
— Все, Когтев. Проиграл. Бросай пистолеты.
Никогда до этого и никогда позже я не слышала таких воплей.
Коготь завыл, как смертельно раненный зверь, которому более сильный и удачливый соперник только что разодрал брюхо, и кишки его волочатся по земле.