— Оставь шалаву! — потребовал второй, но он пропустил это мимо ушей, напротив, присел рядом, коснулся, будто лаская, волос на моем виске и неожиданно резко толкнул голову вбок, так, что я едва не стукнулась о стенку.
Пришлось закрыть глаза, чтобы не увидел он, какой злостью они разгорались. Не время. Поздно бы не было!
Вошел Герка со своей трубой.
— Помер? — спросил, кивнув на мертвого.
— Как же ты его завалил, а? — спросили у него.
— В ее мерина стрелял, — Герка указал на меня трубой, — а он им загородился!
— Байдуку расскажешь!
— Не видать тебе больше волыны! Будешь баранку крутить за полтысячи в месяц!
— Я ее мозги сейчас по стенке размажу!
Герка шагнул ко мне, берясь за трубу обеими руками.
— Погоди! Байдук у нее что-то узнать хотел!
Но Герка не слышал или не хотел слышать, шел ко мне деловым шагом.
Время рукопашной кончилось. Перед мертвым телом и занесенной над головой трубой иного выхода у меня не оставалось. Я, вскакивая на ноги, выдрала цепляющийся за стенки кармана пистолет Байдука, передернула затвор и два раза выстрелила Герке в голову. Он упал, развернувшись, и заскреб ногами пол все медленнее с каждым движением. Не ожидавшие такого исхода, отморозки замерли на полусогнутых ногах, будто приготовясь пуститься в пляс. Я направила на них ствол и, когда прошел звон в ушах, прорычала не по-людски:
— Лежать, ироды!
Один послушно повалился ниц, а другой быстро, как от пинка под зад, метнулся к выходу, сунулся в дверной проем и, едва не взлетев, отпрянул назад, повалился навзничь, немного не достав головой до ног мертвого. В комнату, подволакивая ногу, но прямой и грозный, как ангел мщения, вступил Константин.
Каким светом просияли его глаза при виде меня! И я, опускаясь без сил на прежнее место, подумала, что таким я его никогда не видела и не забуду никогда!
— Таня! — Он встал на колени, коснулся моего подбородка, погладил по голове, и рука его была легче перышка, а мне стало досадно за муть в глазах, из-за которой черты его лица расплывались, сколько ни смаргивай.
— Я не мог тебя отыскать! Наконец-то!
И вдруг пудовой кувалдой ударило по ушам, и сотней швейных игл впились в щеку и шею крошки бетона.
Константина развернуло, вскинуло ему руку, и она задергалась, изрыгая огонь из зажатой в ней смертоносной машинки, а рядом, в едином ритме с ней задергались в конвульсиях тела моих не состоявшихся убийц.
На этот раз в ушах звенело долго. Кровоточила мелкими царапинами шея. Еще и ноги дрожали, как я обнаружила, когда встала на них не без помощи Константина.
— Четверо, — пересчитала тела на полу. — Один шевелится. Костя, должны быть еще трое!