Из измененного состояния сознания я вернулась далеко за полночь. Церковные свечки уменьшились менее чем наполовину. А за то короткое время, пока ко мне возвращалась ясность зрения, они со все возрастающей скоростью истаяли. И огоньки их погасли среди лужиц рассплывшегося воска. С этим странным фактом я сталкивалась не раз, он описан и у классиков метода. Не знаю, чем это объясняется. Возможно — просто иллюзия.
Выполняя дыхательные упражнения и разминая спину, я думала о том, что хорошо поработала. Живые творения неосознаваемой части моего ума — маски злости, доброты, пытливости, тупости, остроумия, апатии и тому подобное, каждая из которых при определенных обстоятельствах является для окружающих самой Татьяной Ивановой, — лишены самомнения, расставлены по местам. Теперь ими можно пользоваться, выбирая по необходимости, как пользуются одеждой, доставая ее из шкафа. Я мельком заглянула в темную глубину, на дне которой копошится память о моменте рождения, где из смертного ужаса формируется жажда жизни. Мне удалось прикоснуться к звонкой ясности, возле которой самые чистые и возвышенные состояния души и ума имеют неопрятный вид.
Я выкупалась в могучей силе волчицы, напиталась ее жизнелюбием, неутолимостью, упорством и желанием действия. Утвердила свое превосходство над ней, оттренировав способность впускать ее в свое сознание и изгонять оттуда.
Как всегда после Ритуала, мне снились спокойные и величественные сны. А проснувшись и прислушавшись к себе, я поняла, что избавилась от гнетущего впечатления, произведенного на меня личностью Джентльмена — «змея подколодного». Теперь я была не слабее его.
— Да сиди ты, мышь полевая, не дергайся! Мы же тебя не трогаем!
Один из двух гоблинов, сдавивших меня с боков на заднем сиденье замызганного «Фольксвагена», повернул ко мне свой стриженый череп и, щербато оскалившись, добавил:
— Пока!
Это значит, пока они меня не трогают, мне следует сидеть тихо, не дергаясь. Хорошо, ублюдки, на это я согласна. Что ни говори, с какими-то бандитами договоренность у меня имеется, и обижать вас первой я не буду. А ваше любезное приглашение к этому путешествию временно забуду. Прощаю вам мои слезы, все еще текущие из глаз, и необходимость то и дело шмыгать носом после того, как вы опрыскали мое лицо какой-то поганью из баллончика. Прощаю вам и то, что держите мои руки — по одному ублюдку на каждую. А вот то, на что вы сейчас отважитесь, я вам уже прощать не буду. Пусть все получится по вашим словам: уж извините, дернусь!
Машина выехала на Астраханскую и, набирая скорость, покатила к детскому парку.