Оставив бутылку на столе, я быстро разделась до исподнего и, вздрагивая от неуютности и уколов просыпающейся злости, отправилась на продолжение поисков.
Нашла я его почти сразу. Ориентируясь по звукам музыки, оказалась в небольшой, совершенно свободной от мебели комнате, слабо освещенной и с полом, застланным чем-то мягким.
Вспоминая позже процесс, происходящий здесь, я определила его как особую форму группового петтинга.
Под тихую музыку, льющуюся из скрытых динамиков мощнейшей стереосистемы, более десятка голых тел обоего пола извивались, ползали, переплетались, елозили друг на друге, принимая причудливейшие позы. Можно было подумать, что основной задачей упражняющихся в этом странном занятии является выставление на всеобщее обозрение наиболее интимных частей тела и «проезд» по этим частям конечностями. Каждый стремился коснуться всех, и все старались коснуться каждого. Хрипы, бормотание, пыхтение, стоны, вскрики и даже всхрапывание испускались ими в страстном самозабвении. От них несло потом и алкоголем. Временами то один, то другой начинал биться в оргазмических конвульсиях, и тогда живая плоть, окружавшая это место со всех сторон, начинала двигаться активнее, закрывала дергающуюся особь шевелящимся слоем.
Обессилевшие в свалке выбирались на край секс-арены и располагались вдоль стен, кто лежа, кто сидя. Некоторые засыпали. Увлеченные сверх меры своими хлопотами, эти люди не обращали на меня внимания, хотя я довольно долго стояла и разглядывала их, разбираясь, что к чему.
Антипод чекменевского спортзала, черт побери!
Станислав сидел, привалившись к стене, неподалеку от входа. Я опустилась рядом, обхватив руками колени.
Интерес к происходящему, даже возбуждение, испытанное мной поначалу, постепенно сменялись отвращением. Что-то мне стало тошнехонько.
— Станислав, что за гадюшник вы здесь устроили?
Как ни слабо было освещение, я рассмотрела его глаза, благо совсем близко они были. Два одурелых стеклянных шарика под припухшими веками.
— Вы? — узнал он меня через некоторое время. Я положила пятерню ему на лицо, сдавила пальцами, а тыльной стороной другой руки сильно шлепнула под подбородок — прием беззвучный, но действенный.
— Ты подонок, Шубаров! Встань на ноги!
Крупноват он все-таки, если мне его тащить, то только волоком.
Я выпрямилась, и он воззрился на то, что оказалось перед его носом — мой живот. Его руки легли мне на талию, и он сделал-таки попытку подняться. Я помогла, как могла — вздернула под мышки, и мы, теснейшим образом обнявшись, заковыляли прочь из этого вонючего вивария.