Первая их реакция на мой вопрос о том, вносил ли кто в дом кули, ковры, мешки или еще что-то крупное, была почему-то странной:
— Нет-нет, ничего не видели, ничего не слышали.
Разговор явно не клеился. Бабульки, боящиеся, казалось, даже собственной тени, напрочь отказывались напрягать мозги для того, чтобы припомнить тот вечер, о котором я их спрашивала. Тогда я изменила вопрос:
— А вы не видели красивую девушку с длинными черными волосами? Не знаю, какая на ней была верхняя одежда, но эта девушка должна была вести себя странно. Например, она могла качаться из стороны в сторону. Наверное, ее кто-то поддерживал, с трудом заводил в подъезд… Ничего не припоминаете?
— Да не видели мы ничего! Чего ты к нам привязалась?
Не вытерпев, я решила применить «принцип кнута», то есть сунуть под нос вредным или бестолковым бабуськам свое ярко-красное удостоверение. Я знала, что эта уловка наверняка подействует. Красные «корочки» действуют на наших граждан так же, как властные руки гипнотизера, способного из любого человека сделать покорного барашка.
— Я не из простого любопытства вас спрашиваю. Я из милиции, расследую дело об убийстве. Противодействие следствию карается законом.
Конечно, сказав это, я рисковала тем, что бабульки свалятся с ярко покрашенной скамейки, держась за грудь в районе сердца. Но старушки оказались намного крепче, чем я ожидала.
— А! Ну так бы сразу и сказала, что ты представитель власти… А то рассказывай тут всем подряд. А потом девчонок убивают… — пробасила бабка в плюшевом берете.
— Так вы, значит, знаете про это преступление?
— Конечно. Все видели. Как милиция приехала, как труп выносили.
— А как Инна оказалась в квартире Сомова, вы случайно не видели? — продолжала допытываться я.
— А вот этого не видели, — отчеканила старушка в берете и натянула его на глаза.
— Жаль… Если бы вы что-нибудь вспомнили, то могли бы помочь узнать, кто же убил несчастную девушку, — сказала я, напирая на жалость и чувство долга, которое у представителей старшего поколения развито намного больше, чем у молодежи. В этом я много раз лично убеждалась.
— Федор может знать, — еле слышно пробубнила самая неразговорчивая, от которой до сей поры я не слышала ни единого слова.
Бабки удивленно посмотрели на «тихоню». Они, похоже, понимали не больше моего.
— А какой такой Федор? — спросила старушка в берете.
Бабуськи, как видно, только недавно начали сидеть на одной лавочке, поэтому рассказывали друг другу далеко не все новости, которые им удавалось раздобыть за день.
— С первого этажа, из седьмой квартиры. Он все время в окне торчит. Может, он что и видел. — И, как бы в подтверждение своих слов, тихоня кивнула в сторону окон, рядом с которыми мы сейчас и находились.