– Сказал: «Быть посему!» – и все пошло наперекосяк!
Ланке очень не хотелось уподобиться им. Здорово, конечно, совершить что-нибудь великое, но перед глазами упорно маячила лишь одна полустертая строчка манускрипта: «…На этом Ведьмин Круг прекратил свое существование».
– Что вы сегодня невеселы, Дорофея Елисеевна?
– Евстихиевна, – поправила Ланка, опять помянув златоградца недобрым словом, и только тут заметила, что над ней нависает улыбающийся Адриан Якимович.
Плененный Мытный вообще вел себя удивительно неправильно, не сидел одинокий в келье, не заламывал бледных рук и при свете свечи в полночь не спрашивал у темных теней: «Простится ль мне…» Гаврила Спиридонович – Серебрянский князь, попавший под следствие, – и то переживал более Мытного. У него была молодая жена и два поздних ребенка, а у Мытного – только шанс последний раз влюбиться от души да готовая невеста, которая его (он этого не скрывал) весьма очаровала своим самоотверженным поступком, кинувшись защищать перед людьми хоть и благородными, но все-таки убийцами. Стольник Анны Луговской, терзаемый бессильной злобой на Якима, сгоряча пообещавший своей госпоже, что привезет Адрианову голову, теперь был как-то смущен и скрывал свое смущение в застенках, куда его поместили как еще одного бунтаря. Ему вменялось в вину, будто он пытался Мытного спасти и вывезти в Златоград, а верной службой Луговским лишь прикрывался. Таких несообразных гнусностей по всему Северску нынче творилось в избытке. Потому никто на них внимания не обращал, с куда большим интересом следя за пылкой страстью Адриана и Дорофеи и гадая с замиранием сердца: поможет ли им Пречистая Дева или их неистовая страсть будет раздавлена, как мотылек на наковальне глупого подмастерья кузнеца?
Ланка окинула Адриана пусть и незаплаканным, но весьма отвлеченным взглядом. Одевался он в последние дни в простое платье, как обыкновенный горожанин, но даже в черных штанах, заправленных в сапоги, в простой рубахе, подпоясанной кушаком, без сабли и в долгополом красном кафтане он выглядел благородно. В глазах его плескалась хоть и лукавая, но мысль, не простое непотребство, а широкая грудь выглядела так, что против воли хотелось к ней прислониться, и Ланке вдруг подумалось: неужто сын заговорщика не сможет подать хоть какой-нибудь совет? Ежели от мамы он перенял красоту, то, может, ум-то у него от папы? И она подалась вперед, смущая и радуя Адриана одновременно.
– Адриан Якимович, а что бы вы делали, если бы ваша сестра влюбилась в чернокнижника, который замуровал вашу бабушку и посадил на болоте чудище, а сами вы самозваная Дорофея Костричная?