Но ты-то должен был знать!
Почему ты ничего не сказал?
Мне? Ей?
Если бы ты хотя бы признался, что узнал ее. Если бы ты дал ей хотя бы это.
Ты бы остался жив.
Она не хотела стрелять.
Она хотела лишь получить подтверждение, что это была не ее вина и не ее выбор – сидеть безвылазно в четырех стенах и только ждать, когда придется снова раздеваться перед мужчиной.
Она спросила, можно ли ей взять блокнот. Гренс покачал головой, придвинул его обратно к себе и положил в портфель. Потом дождался, пока до отхода парома осталось двадцать минут. Тогда он сказал, что пора идти, и они направились к выходу. Алена Слюсарева держала билет в руке. Она показала его женщине в форме пароходства, стоявшей у стеклянной перегородки.
Она обернулась, поблагодарила, а Гренс пожелал ей приятной поездки.
Он оставил ее там, в очереди на посадку, и, пройдясь по терминалу, остановился в таком месте, откуда хорошо было видно пассажиров, ожидавших приглашения на борт. Он спрятался за колонной и, наблюдая, одновременно думал о другом расследовании. О Ланге, который все еще сидел в КПЗ, и о Лисе Орстрём, которая только что должна была получить от него факс, так что сейчас наверняка любовалась новыми фотографиями.
Хватит с него женщин из Клайпеды. Он устало смотрел на пассажиров парома, которые сходили на землю шаткой от качки походкой. Ему нравилось вот так стоять в стороне и разглядывать людей. Все куда-то спешили: раскрасневшиеся, с пакетами и свертками, счастливые от таксфри.[19] Эти люди напивались, танцевали, флиртовали, пока наконец не засыпали в одиночестве в каюте на нижней палубе. А были и другие, одетые в свое самое лучшее платье. Такие годами копили на недельную поездку в страну Швецию, что на другом берегу Балтики. Еще кто-то вылетел с парома сломя голову, без багажа, и мгновенно растворился в толпе. Он изучал всех этих людей, и минуты ожидания тянулись не так мучительно. Скоро она поднимется на борт. И уедет. Совсем скоро.
Эверт Гренс уже собирался уходить, как вдруг в последней группе прибывших увидел мужчину.
Он узнал его сразу.
Меньше суток назад он видел, как тот стоял в аэропорту Арланды между двумя здоровяками-охранниками, а коротышка из посольства кричал на него и бил по лицу. Значит, едва приземлившись в Вильнюсе, он тут же поднялся на борт парома и отправился обратно в Стокгольм.
Дима Шмаровоз.
В том же костюме, который был на нем в аэропорту, в котором он за три дня до этого отхлестал Граяускас до потери сознания, а потом преграждал полиции вход в квартиру.
Дима Шмаровоз был не один. Едва пройдя паспортный контроль, он остановился в ожидании двух молодых женщин, скорее даже девушек, лет шестнадцати-семнадцати. Он протянул руку, и они обе отдали ему то, что держали в руках. И Эверт Гренс не глядя мог с точностью сказать, что именно.