В толпе раздался смех. Люди напирали, чтобы лучше видеть «пророчествующего» оратора. Счастье альда Каллиеры, что он не слышал всего этого. Иначе он немедленно попытался бы раздавить «блаженного», как вонючего клопа. Ничего хорошего из этого выйти не могло по определению…
Собственно, в этот момент и альд, и королева, и остальные офицеры гвардии, переодетые в штатское платье, были уже далеко. Они направлялись к другому мосту, чтобы, переправившись через реку, все-таки попасть наконец во дворец Энтолинеры. Для этого им пришлось проехать вдоль реки до знаменитого на весь город предместья Лабо, населенного самыми что ни на есть ярко выраженными отбросами арламдорского общества. Нет нужды напоминать, что велеречивый прорицатель Грендам был как раз отсюда родом.
Королева, бледная, задыхающаяся, сидела в трясущемся фургоне и кусала губы. Никогда еще ее достоинство не бывало уязвлено столь жестоко, так беспощадно и явно. Альд Каллиера, сидящий рядом с ней и размазывающий рукавом кровь по своему перекошенному лицу, выглядел не лучше. Процессию возглавлял тун Томиан верхом на каллиеровском осле. Собственного осла ему пришлось бросить, так как неподалеку от запруженной площади Гнева кто-то вогнал бедному животному заостренный кол между ребер.
…Мост Коэ сложно было назвать мостом как таковым. Скорее это были грязные подмостки, на которых местные прачки полоскали белье. Оно и сейчас сушилось на веревках, натянутых на шестах вдоль всей длины моста Коэ. Тут же на правах белья валялся какой-то, верно, сильно нетрезвый житель предместья. Он раскинулся на самой проезжей части и сосредоточенно чесал грязной босой пяткой колено другой ноги. В руках он держал здоровенный кол, заостренный на манер того, каким вывели из строя осла туна Томиана. Этим колом маргинал и помахивал время от времени, верно отгоняя таким образом здоровенных мух, в изобилии кружащих вокруг.
Если бы этого человека мог видеть бывший воришка Барлар или хотя бы бывший плотник Грендам, потрясающий сейчас своим блудливым красноречием толпу, они без промедления признали бы в нем Камака, брата Барлара. Милейшего человека, севшего в тюрьму за убийство с людоедством и выпущенного по милостивой амнистии Храма.
Тун Томиан въехал на подмостки и тотчас же едва не потерял второго осла: Камак, не открывая глаз, наугад пырнул колом.
— Эй, — скотина! — крикнул гвардеец. — Дай проехать!
Камак приоткрыл один глаз и чуть привстал. Чесательные движения босой пятки замедлились.
— А ты вплавь, вплавь!.. — посоветовал он. — Не видишь, я тут лежу.