– Витенька?!
Виктор Ледовой, в немом молчании обхватив голову руками, качался в кресле взад-вперед, точно живой маятник.
– Витенька?
Он уткнулся носом в материнское плечо, и в груди у него что-то захлюпало.
– Витенька? Что, с другом твоим что-то неладно?
Виктор в ответ только молча кивнул низко опущенной головой. Женя Каминский не смог бы прийти в гости к Ледовым ни сегодня, ни завтра, и вообще никогда. И вовсе не оттого, что стал, за истекшие восемь лет известным художником, которому не с руки вспоминать солдатскую дружбу с матерым уркой. Этого Ледовой немного побаивался, не так, чтобы очень, но слегка – да. И даже не потому, что исхитрился попасть в первую волну еврейской эмиграции, хлынувшую из Союза стараниями американского госдепа где-то с середины десятилетия. В ноябре 1969-го года, спустя каких-то полтора месяца после того, как Виктор, получив демобилизационное свидетельство, перешагнул КПП войсковой части и отправился домой, с рядовым Евгением Каминским произошел несчастный случай. Он сорвался с пятого этажа новостройки, упал на бетонный противовес строительного крана и умер практически мгновенно от полученных травм. В ходе расследования, проведенного военной прокуратурой, был выявлен факт вопиющего нарушения рядовым Каминским установленных один раз, для всех и каждого, правил техники безопасности. Кое-кто из командиров схлопотал взыскания. Женя вернулся в Киев, запаянный в цинковый пенал, и успокоился на старинном, Байковом кладбище города.
– Эх, мама, – в голосе Виктора прозвучала такая тоска, что материнское сердце дрогнуло. – Мама, я один раз в жизни сделал доброе дело, а вышло так, что лучше бы и не делал вовсе… – Виктор высвободился из объятий матери и двинулся к холодильнику за бутылкой «Посольской».
* * *
В один из жарких июльских дней 1979-го года «УАЗ-469», принадлежащий Украинскому отделению Всесоюзного института энергетики и электрификации, зарулил на залитую солнцем площадку перед зданием Промстройбанка СССР по улице Подвысоцкого. Протянув вдоль длинного ряда задних и передних бамперов припаркованных на площадке автомобилей, водитель «Уазика» воскликнул:
– О! – и, играя педалями сцепления и газа, заставил машину потихоньку въехать передними колесами на бровку.
– О, – удовлетворенно повторил водитель, потому что, во-первых, «Уазик» теперь не загораживал собою подъездную дорожку, а, во-вторых, большая часть кабины оказалась в спасительной тени раскидистого клена.
– Ну, ты и заперся, Михалыч, – хмыкнула кассирша института, – Вот спасибо! Мне теперь сумки через всю стоянку переть по солнцепеку… – кассирша была низкорослой толстухой средних лет и потела отчаянно. Капли пота стекали по ее пухлым щекам, подмышками выступили предательские темные пятна. Дышала кассирша, как больная последней стадией чахотки, у которой какой-то негодяй отобрал кислородную подушку.