Для него, Карла V, наступала пора вспомнить о его долге охранять Церковь. От этого зависело спасение его души. Он не мог сомневаться в этом потому, что евангелическое учение не произвело на него никакого впечатления. Он не мог понять самого законного и истинного в этом движении – его религиозной основы. Тот дух свободы, который оживляет христианство, был совершенно чужд его собственной тупой набожности, вращавшейся лишь в кругу усвоенной им церковной обрядности. Он излагал перед образом Богоматери, висевшим у него в кабинете, свои заботы и горести, и если политические условия ставили его во враждебные отношения к князю римскому, то его уважение к этому Христову наместнику – он верил и в это человеческое измышление, как и в прочие – от этого нисколько не уменьшалось. Карл рано начал стариться, потому что никогда не был молод. Глубоко расстроенное здоровье не позволяло ему заниматься активной деятельностью продолжительное время, и если бы он умер, оставив все в том положении, в котором оно находилось теперь, это значило бы, что жизнь он прожил зря.
Карл не принадлежал к тем деятельным натурам, которые находят удовлетворение в самой деятельности и во внешнем успехе. Его потребности были просты, в обхождении он был застенчив, сдержан, но он был императором – светским главой христианства. Это он сознавал, как и то, что именно немецкие князья-лютеране мешают ему быть этим кесарем в полном смысле слова.
Теперь он должен был рьяно приняться за дело, которое откладывал из года в год, выжидая благоприятного момента. Это благоприятное время наступило, но оно было и крайним сроком, потому что теперь, – и это производило, вероятно, наибольшее впечатление на Карла, – именно теперь, новшество поколебало и одного из высших немецких иерархов: Кёльнский курфюрст, архиепископ Герман фон Вид, был готов принять евангелическое учение.
Реформация в Кёльне
Движимый не честолюбием и не эгоистическими расчетами, Герман решил по побуждению своей совести ввести аугсбургское исповедание в своей епархии и тем закончить свои дни. Объявив сословным чинам своей области о своем намерении произвести христианскую реформу в Бонне (март 1542 г.), и получив согласие большинства, он призвал Мартина Бутцера, который, тщетно стараясь склонить к своим воззрениям Гроппера, умеренного сторонника старого исповедания, тем решительнее стал действовать один.
В мае 1543 года в Бонн прибыл и Меланхтон. Все было рассмотрено на основании Библии, которую тщательно изучал сам старый курфюрст, и в июле предложение было снова внесено на рассмотрение сословных представителей. Миряне приняли его, но соборный капитул и кёльнский совет горячо воспротивились, а с ними и университет.