— Спасительница, — проговорил он тоном проигравшегося офицера, которому удалось вымолить денег у богатой тетушки.
Странно, подумала Нина, он так заботится о ботинках старухи? Нет, очень подозрительный тип.
Она заглянула в мастерскую и невольно охнула. На последней ступени стремянки стоял Саша — грузный, с остервенелым багровым лицом — и, постанывая от усилий, двигал на себя гипсовый бюст Добролюбова.
— Что вы делаете?! — крикнула Нина, подавшись к нему. — Вы убьетесь!
— Отой-ди-те! — простонал Саша, обхватив бюст и нашаривая ногою следующую вниз ступеньку.
— Да, голубчик, не мельтешитесь под ногами, — добродушно заметила старуха, помешивая в стакане ложкой. — Александр сколочен неплохо, ему полезны физические упражнения.
Наконец, ступень за ступенью, Саша сполз по стремянке. Это выглядело отработанным цирковым номером. Свалив в угол бюст Добролюбова, он упал на стул и, закинув голову, минуты три шумно отдувался.
— Ноги дрожат, — пробормотал он слабым голосом.
— Молодец, — старуха с удовлетворением посматривала на освободившиеся антресоли. — А теперь неплохо бы закинуть туда вон ту обнаженную.
— Нет уж, спасибо! — возмутился Саша.
— Да она вдвое легче, ей-богу!
— Пусть Петя ставит!
— Что ты заладил: «Петя, Петя!» Петр Авдеевич отважен, как корабельная крыса… А ты моя надежа и опора, хоть и болван порядочный.
— Знаете что!
«А ведь можно было и не заходить сюда, — подумала Нина, слушая их перебранку, — отдала деньги, и ладно…»
Она уже собиралась встать и уйти, но неожиданно это сделал Саша. Нина даже прослушала, какая именно реплика старухи вывела его из себя окончательно.
Массивный, с вспотевшим взволнованным лицом, Саша вскочил и, топая, бросился мимо Нины к дверям, на ходу бормоча что-то отрывистое, вроде «невыносимо… кто угодно… всякому терпению…».
В коридоре он рванул с гвоздя пальто, так что затрещало, и захлопали двери — сначала коридорная, потом входная, потом все затихло, и тогда стало слышно, как в ванной льется вода и насвистывает Петя.
Нина молчала.
Анна Борисовна потянулась к чайнику и, наливая себе чай, сказала с явным удовольствием:
— Сашка — нежнейшая душа. Не смотрите, что рожа совершенно кирпичная.
Нина, которой Сашино лицо вовсе не показалось кирпичной рожей, сухо заметила:
— Мне кажется, он оскорблен и не придет больше.
— Чепуха! — весело отозвалась старуха. — Завтра и придет… Извиняться не будет, врать не стану, он дурно воспитан. Сделает вид, что забежал на минуту — поднять на антресоли обнаженную. Потом останется чай пить и альбомы смотреть и уйдет во втором часу ночи… Он меня жалеет, он большой добряк… Мои друзья вообще стесняются воздать мне должное за все обиды, — продолжала она со смешком. — Вероятно, им кажется, что старуха вот-вот скопытится, и тогда будет страшно неловко. — Она лукаво сверкнула черными живыми глазами. — А у меня как раз планы пожить еще чуток… лет эдак… десять! Как вы посмотрите на старую стерву?