— Все нормально. Ушибся чуток. Как Фомин?
— Подрезали его сволочи эти, — с ненавистью выдавил Кафтанов. — Врач говорит, что надежда есть. Ты успел вовремя. Ты-то как?
— Ничего страшного.
— Пошли к Алимову, там уже Малюков и понятые.
Они поднялись по лестнице и вошли в открытую дверь квартиры. Вадим услышал ленивый баритон Малюкова:
— Значит, Стрельцов, пиши. Я, старший следователь по особо важным делам Мосгорпрокуратуры, советник юстиции первого класса Малюков, 20 августа 1983 года в 19 часов 30 минут произвел обыск в квартире гражданина Алимова Б.В. по адресу: Армянский переулок, дом 6, квартира 17 в присутствии понятых гражданина Фолизина Г.М. и Егорова В.К., проживающих по тому же адресу в квартирах 16 и 15.
Обыск произведен на основании постановления Мосгорпрокуратуры за номером 436. Записал, Стрельцов?
— Так точно.
— Я на кухню пойду, напьюсь, — сказал Вадим.
Он вышел на кухню и сел, вспомнив, что не имеет права трогать ни кран, ни чашки.
А из комнаты деловито звучал голос Малюкова.
— Обыск начат в 19.35, при электрическом освещении…
— Выпейте воды, я из магазина принес, — Саша Крылов протянул Вадиму бутылку «Боржоми».
И Вадим пил этот необыкновенно вкусный напиток. Пил жадно, чувствуя, как силы постепенно возвращаются к нему. Потом на кухню вошли Кафтанов и Малюков.
— Хорош? — спросил Кафтанов.
— Герой. Прямо полицейский комиссар в исполнении Лино Вентуры.
— Олег, — Вадим оглядел форменную красоту Малюкова, — твоя ирония больно ранит мое героическое прошлое. Нашли чего-нибудь?
— Чепуху, — весело ответил Кафтанов. Пустяки всякие. Камин французской работы, кресты, иконы, несколько картин, пистолет ТТ и одиннадцать тысяч денег.
— Какой камин? — вскочил Вадим. — Мой?
— Твой, — спокойно сказал Малюков, — только его сначала на Петровку отвезут, а потом к тебе домой. Ты иди в комнату, мы будем кухню осматривать. Смотрите, Андрей Петрович, — обратился он к Кафтанову, — до чего у вас волевой подполковник Орлов.
— Воля, милый мой Олежек, — это прежде всего инструмент насилия над самим собой.
Вадим встал и вышел из кухни.
Камин стоял посередине комнаты. Желтый свет лампы под матерчатым абажуром, таким модным в предвоенные годы, абажуром, считающимся когда-то символом незыблемости семейного очага, скупо освещал фарфоровых дам в кринолинах и грациозных кавалеров в кургузых камзолах.
— Красиво, Вадим Николаевич, — сказал за спиной Крылов.
— Красиво.
— На такую красоту эта сволочь руку поднимает.
Вадим не ответил, продолжая смотреть на камин. Вернее, на облицовку камина, то, что должно было закрыть камень. Когда веселое, жаркое пламя начинало плясать на смолисто пахнущих дровах, отблески его падали на эти фигурки, и они оживали в огромном темном зале сухотинского особняка. Сколько видели эти дамы и кавалеры. Перед их фарфоровыми глазами прошли прекрасные женщины тех лет, великие литераторы, гении русской музыки, высокие сановники почти полутора эпох. Все они ушли, память о многих даже не сохранилась, а фигурки живут по сей день и радуют людей. Кто же это сказал, что жизнь человеческая миг, а искусство вечно?