– Что ж, нам здесь помирать? – мрачно спросил Леня.
– Не пущу!
– Кричала, кричала о подвиге, а как до дела дошло – одного человека боишься выпустить!
– Не пущу!!
– Ой, девочки, какая странная у нас звеньевая! Крыс боится, трикотажей боится и всего боится! Леня бил себя кулаком в грудь:
– Ну, меня, меня пусти! Я так проползу, что...
– Уж ты проползешь! Знаем тебя!
– Ну, сама иди!
– И сама не пойду.
Леня подошел к ней поближе. Неожиданно мягким, ласковым голоском он спросил:
– Струсила?
– Струсила? – пискнула Вава.
Таня вскочила, стукнулась головой о крышу и, держась за макушку, отчеканила:
– Давайте мешок!
– Вот и прекрасно! Вот и прекрасно! И ничего такого не случится, – миролюбиво заговорила Вава, вытряхивая из рюкзака остатки провизии.
Таня сняла пальто и взяла мешок.
– Струсила, говоришь?
Она открыла дверь, согнулась, чтобы не стукнуться снова о притолоку, сделала шаг вперед, остановилась на секунду... и вдруг, резко дернувшись назад, закрыла дверь.
– Чего ты? – удивились ребята.
– Стоят! – чуть слышно ответила Таня.
Все бросились к стене и приникли к щелям в досках. Даже Дима перестал "умирать".
Повертев удивленно головой, он поднялся и подбежал к двери.
На крыльце дома "трикотажей" стояли двое мальчишек с полотенцами через плечо: один – маленький, другой – большой. Маленький, протянув руку, показывал на погреб.
"Карбиды" бросились прочь от стены.
– Идут!
– Ой, девочки, прямо сюда идут! С минуту они метались по погребу, стукаясь головами о скаты крыши.
– В люк! В бочки! – скомандовала Таня, – Все убрать! Пальто, катушка из-под провода, рюкзак, очистки картошки, рыбьи головы и хвосты полетели вниз, в глубину погреба. Леня отцепил аппарат от провода и съехал на животе по шаткой приставной лестнице вниз. За ним скатились остальные. Кряхтя, толкаясь, "карбиды" убрали лестницу и спрятали ее за бочки, лежащие двумя рядами у стен. Бросили туда же свои вещи и остатки провизии. Затем каждый забрался в бочку, и все затихли.
Прошла минута, может быть, две. Вот наверху скрипнула дверь. Послышались два приглушенных голоса. Один, солидный, басистый, похожий на голос Бурлака, сердито спросил:
– Ну, где твои карбиды?
Другой, тонкий, ответил негромко, но горячо:
– Честное пионерское, видел! Эта, ихняя... Петр Первый... По ковбойке узнал. Открыла дверь, а потом сразу как захлопнет... А за ней еще какие-то... Сам видел.
– Сколько? – спросил председатель.
– Десять... Нет, Мишка, человек двадцать! Так и высматривают, так и высматривают!
– Врешь, – лениво сказал Бурлак.
– Ну вот тебе честное-распречестное слово! Знаю, где они! Внизу сидят.