– Когда ты поправишься и придешь в себя, – миролюбиво улыбнулась я, – мы сможем…
Он насмешливо прищурился:
– Ты так думаешь?! Приду в себя?.. Я ведь уже говорил: жить так, как я жил прежде, я не намерен. Можешь делать все, что тебе вздумается, даже стать на уши, но это ничего не изменит.
Я вспылила:
– Но ты ведь живешь не один: у тебя – жена, дети… Тебе что, на всех наплевать?
– Абби! Я еще не знаю, что буду делать и как буду жить. Но в одном могу тебя уверить: твоей власти пришел конец.
– Моей власти? – В моем изумлении прозвучала вся скопившаяся горечь. – Какой власти? Разве вся моя жизнь не была посвящена тебе и детям? Не вращалась вокруг вас?.. Кто вел хозяйство? Воспитывал детей? Помогал тебе в твоей работе? Ведь все-все-все – от оторвавшейся пуговицы до домашнего бюджета – ты взваливал на меня. Ты ведь даже свои статьи не научился печатать на компьютере: я еще и обслуживала тебя как секретарша.
Он глядел на меня с сожалением.
– Кончила монолог? – поморщившись, осведомился он. – Не забывай: ты – не на сцене, а я – не в театре! Между прочим, я тоже мог бы стать в позу и начать пересчитывать свои обиды. Но я не собираюсь этого делать.
Я почти не дышала от унижения, которому он меня подверг.
Так отблагодарить за все потраченные годы? За собачью преданность? За готовность все без единого возражения взваливать на себя? За то, что я убирала малейший камешек с его пути?
Повернувшись к нему спиной, я ушла в другую комнату, но он даже не среагировал. Мы больше не разговаривали. Когда ночью он стал ложиться в постель, я притворилась спящей.
– Не делай вид, что ты видишь сон, – услышала я. – Ведь рядом с тобой – мужчина…
Я похолодела от испуга. Так со мной он еще никогда не разговаривал.
Что ты имеешь в виду? – спросила я, едва сдерживаясь.
– Что я хочу секса…
– Где твоя деликатность, Руди? – возмутилась я. – Мозги, наконец? Если не ты, то я все-таки в возрасте…
– Абби! – сказал он. – Кровать всю жизнь была для тебя компасом. С ее помощью ты пролагала путь семейному кораблю. Но ты была не только штурманом – капитаном тоже. Если что-нибудь тебя не устраивало, ты изображала обиду и поворачивалась ко мне спиной. И я давился угрызениями совести и бессильной злостью. А потом ты решала, что хватит, я наказан, и милостиво разрешала прикоснуться к статуе богоматери.
– Как тебе не стыдно?
Но он не обращал на меня внимания. Я вдруг подумала, что сейчас не выдержу. Голова у меня закружилась, и я закричала во весь голос:
– Да что же ты, наконец, хочешь?
Наверное, меня услышали на улице, если кто-то проходил мимо нашего дома.