– Ну, и тебя тоже: ты ведь наполовину еврей, – парировал он мгновенно.
И, пользуясь случаем, добавил:
– С этой точки зрения – не так дорого…
Внезапно перед нами возник метрдотель во фраке и белых, как у меня, перчатках. Встав в позу скрипичного ключа, он что-то зашептал Чарли на ухо. Тот согласно кивнул головой.
Я с любопытством оглядывал зал. Дизайн подчеркнуто старомодный. Мебель слишком массивна. Рамы с пейзажами на стенах так же тяжеловесны, как и живопись. Чарли заметил мой взгляд.
– О’кей, оставим все это: у тебя есть какие-то планы?
– Нет, – честно признался я.
– Желания?
Я оживился:
– О, этого в избытке, Чарли…
– Тогда не так страшно, – усмехнулся он. – Поделишься?
– Почему же нет? – пожал я плечами. – Плюнуть на опостылевший университет. Забыть о семье, которой фактически давно не существует. И заняться тем, что профукал.
– Ты что, и впрямь собираешься стать за дирижерский пульт?
Я пожал плечами и театрально вздернул брови:
– Неважно. Просто хочу гореть, а не тлеть. Летать, а не ползать. Выразился ясно?
– Уж куда ясней, – усмехнулся он. – Только ты чего-то недоговариваешь…
– Не придумывай.
Подоспел официант с бутылкой вина и плеснул на донышко бокала. Чарли сосредоточенно зажмурился и втянул глоток. Чуть прополоскав рот, он, немного подождав, кивнул:
– Порядок!.. Какого года?
– Девяносто пятого, – ответил официант учтиво.
Он еще немножко поколдовал с бокалами, полюбовался на них издалека и отошел. Откинувшись на спинке неуклюжего и громоздкого стула, Чарли поскреб лоб:
– Ничего я не придумываю. Просто хочу понять: ты что, собираешься возвратиться туда, в те наши далекие годы?
Мне стало неприятно: он угодил в точку. Я взял со стола свой бокал с вином и слегка звякнул им по его бокалу.
– Чир![9]
Он кивнул.
Но неприятное ощущение исчезло, когда он проказливо качнул головой и улыбнулся.
– А знаешь, если бы тогда не ты и не твой кларнет, никаким врачом я бы не был. Ведь пока я готовился к экзамену, ты работал за двоих.
Я пренебрежительно махнул рукой. Он подумал о чем-то и, снова улыбнувшись, только на этот раз с грустцой, спросил:
– А Лолу ты вспоминаешь иногда?.. Вот ведь кто тебя любил!
Я слегка растерялся, но тут же взял себя в руки:
– Оставь сантименты для своих дамочек, Чарли, – буркнул я. – Они размягчают слезные железы и вагину, но у мужчин от них не стоит…
Он скривился и был прав: я сморозил пошлость.
– Почему этот гомик пялит на меня глаза? – показал я глазами на борова за соседним столом в оглашенно дорогом костюме и с золотым «Роллексом» на руке.
Надо же мне было как-то выйти из неловкого положения.