* * *
Рубашкин оказался ужасно крупным. А точнее, просто толстым. Толстым было все: голубоглазое лицо, обрамленное темной бородкой, руки, ноги, крепкий, обтянутый джинсами зад... Но особенно выдающимся был живот. И даже не живот, а пузо. Этакий огромный арбуз.
Когда Рубашкин опустился на стул, синяя джинсовая рубашка его натянулась, и пуговицы вот-вот готовы были отлететь. Я увидела обнажившийся жирный живот, покрытый густой растительностью. Рубашкин же, казалось, либо не замечал этого обстоятельства, либо давно привык к дефектам своей фигуры и не обращал внимания.
Во всем его облике сквозила нервозность, но в то же время и уверенность в том, что это просто недоразумение. Говорил он несколько манерно, высоким тенором, с придыханиями и закатыванием глаз.
– Итак, Игорь Евгеньевич, вам объяснили, почему вас задержали? – начал разговор Кирьянов.
– Да, объяснили, – со вздохом ответил он. – Но... эти объяснения меня совершенно не удовлетворили, поэтому я как бы, так сказать, намерен жаловаться. И, будучи уверенным в том, что это, так сказать, полное недоразумение, надеюсь на вашу беспристрастность. Если, конечно, это все не... – Рубашкин сделал едва уловимую паузу. – ...социальный заказ моих конкурентов.
Рубашкин положил толстую волосатую руку на стол и начал нервно постукивать пальцами.
– Могу вас заверить, что конкуренты здесь ни при чем. Просто существуют некоторые факты...
Собственно, никаких фактов, кроме анонимного письма, не было, но Кирьянов больше ничего не стал пояснять. И тут Рубашкин сказал:
– Но я и не отрицаю, что посещал, так сказать, Милентьева в тот вечер. Мы обсудили с ним некоторые проблемы, и все. – И Рубашкин покивал своей большой головой.
Это заявление явилось для меня и для Кири сюрпризом, но мы ничем не выдали своих эмоций. «Неужели анонимщик не врет? – мелькнуло у меня в голове. – Неужели и впрямь он что-то знает или видел?» А Рубашкин тем временем продолжал:
– Но я-то тут при чем! Мы вышли с Милентьевым вместе из ворот, потом я сел в свою машину и уехал. А Виталий остался на даче один. Что случилось с ним после, я не знаю. В конце концов, мы с ним не так близки, чтобы подозревать меня в таких, я бы сказал, изощренных преступных действиях!
«Близки? – удивилась я выражению Рубашкина. – Ага, лощеный такой типчик, бородка аккуратненькая. И вместе с тем такой здоровый лоб! Батюшки, а не представитель ли он сексуальных меньшинств?»
Но я тут же заставила себя откинуть игривые мысли, ибо если Рубашкина еще можно было теоретически заподозрить в нетрадиционной сексуальной ориентации, то про Виталия Милентьева такого точно нельзя было сказать.