Когда они уже ступили на обсаженную акациями дорогу, нянюшка все-таки не удержалась и спросила:
– Что там такое было?
– Ничего, ничего особенного, – последовал тихий ответ.
Вскоре обе женщины уже оказались у дверей жилого крыла замка, из которых госпожа Слэгг вышла где-то час назад. И вдруг нянюшка вспомнила – она же ничего не знает об избраннице.
– Как тебя зовут, красавица? – поинтересовалась нянька.
– Кида, – ответила та.
– Ну вот, Кида, иди за мной, не обращай ни на что внимания, и я проведу тебя к малышу. Я сама покажу тебе его. Он лежит у окна в моей комнате. – После чего старуха перешла на доверительный шепот. – Ты знаешь, дочка, у меня такая маленькая комната. Конечно, я могу позволить себе комнату и побольше – ее сиятельство не откажут мне, но мне не хочется переезжать на новое место. Знаете, в таком возрасте привыкать к новой комнате уже непросто… И потом, мне тут ближе до молодой барышни, до Фуксии…
– Может, мне стоит увидеть ее? – поинтересовалась молодая женщина.
Нянюшка даже остановилась на лестнице:
– Не знаю, милая, не знаю… Понимаешь, она такая… э-э-э… странная. Вот я, почитай, с самого рождения вожусь с ней, а все равно не знаю, что она выкинет через минуту.
– Как это? – не поняла Кида. – Матушка, о чем вы?
– Да я насчет маленького Титуса, – опустила глаза старуха. – Просто не знаю, как Фуксия отнесется к брату. Когда я сказала ей, что у нее родился маленький братик, она пришла в такой ужас. Вообще она – гроза на весь замок.
– Ну а вы-то чего боитесь? – допытывалась молодая женщина.
– Мне кажется, что она возненавидела младенца. Понимаешь, она хочет быть одной, единственной в своем роде. Она любит представлять себя королевой, а окружающих мертвыми – чтобы никто не мог бы понукать ее в чем-то или просто представлять для нее опасность. Она даже на меня иногда ужас наводит, хотя считает вроде как самым близким человеком… Знаешь, что она выдала на днях? Говорит, стану хозяйкой Горменгаста и сожгу его дотла. Чтобы ей, видишь, жить не мешали. Говорит, достаточно ей хижины, кролика жареного на целый день, и все. Чтобы только не мешали ей. Людей она ненавидит, дочка, имей это в виду.
Наконец лестница осталась позади, и женщины оказались на втором этаже. Еще десяток шагов – и они у двери комнаты. Госпожа Слэгг заговорщически приложила палец к губам и улыбнулась. Кида просто поразилась – она еще никогда не видела столь искренней и счастливой улыбки. Выходит, подумала она, не такой уж и сухарь эта бабуля, с нею тоже можно ладить.
Тем временем нянька тихо, стараясь не скрипеть и не звенеть, повернула ключ в замке и вошла в комнату, на ходу снимая шляпу. Кида вошла в комнату, даже не делая попытки идти тихо – она была босая и потому при всем желании не могла производить на ходу много шума. Продолжая держать указательный палец у губ, старуха подошла к колыбельке и осторожно наклонилась – все в порядке: младенец безмятежно посапывал. И вдруг, словно почувствовав на себе взгляд няньки, Титус разом открыл глаза. Глаза его – фиолетовые, как сразу подметил доктор Прунскваллер – смотрели на мир с удивительной мудростью. У этого маленького человека все еще было впереди – слезы, радости, горести, любовь, ненависть…