— Тоже не отличались особым прилежанием, ваша светлость, — заметил честный голем.
— Просто возмутительно, — заскрипел Узандаф, — в моем возрасте и положении все еще чувствовать себя неоперившимся юнцом только потому, что кто-то старше меня на несчастные несколько тысяч лет.
— Или потому, что вы все еще ведете себя подобно неоперившемуся юнцу, — не остался в долгу Думгар. — Прилично ли вам, в какой-то степени даже покойному, гоняться до самого рассвета за русалками? Не говоря уже о потасовке с кобольдом на прошлой неделе. Я также умолчу о вопиющем происшествии в кладовой. Какой пример вы подаете молодежи?
Старый лев словно бы обновился. Он обнаруживает все признаки молодого осла.
Станислав Ежи Лец
— Ха! — обрадовался Дотт. — Я ничего не слышал об истории в кладовой. Опять устраивал подпольные бега тараканозомби? То-то ты сегодня аж подскакивал.
Думгар вперился в мумию прокурорским взглядом.
— Я бы желал услышать подробности о бегах, если это возможно, — сказал он тоном, не предвещающим виновнику событий ничего хорошего.
— А что бега? Кому они интересны — эти бега? Вернемся же к семейным хроникам, — торопливо предложил Узандаф, некстати припоминая, как его, еще мальчишку, непреклонный домоправитель запер в чулане на целый день, застукав на похищении бутылочки мугагского и попытке распития оной.
Ему, конечно, нашлось бы что возразить. Он мог воззвать к рачительности Думгара, к его стремлению сохранить и приумножить господское добро. А что есть выигрыш на тараканьих бегах, как не это самое сохранение и приумножение фамильного состояния? Правда, заодно пришлось бы признаваться, что он применил «научный подход» — попросту говоря, смухлевал. А этого достойный голем уже не одобрил бы.
— Эти ваши… наши семейные хроники — это пособие для начинающих деспотов, тиранов и извращенцев, — взвыл Зелг, которого, как обычно, подвело слишком живое воображение.
Он представил себе зомби-тараканов, грустно ковыляющих по полосе препятствий, и мириться с действительностью сделалось еще труднее. Не помня себя от горя, он вгрызся в куриную ножку.
— Правильно! — обрадовалась мумия столь верной характеристике. — А ты кто есть, внучек? Ты же и есть потомственный деспот, тиран и извращенец, проклятый в каждом поколении.
Зелг крепко зажмурился.
— И потом, — щебетал дедуля, выходя на финишную прямую, — подумаешь, неделя Бесстрашного Суда. И глазом не моргнешь, как все закончится. Меня тоже пугали: дескать, трудно пережить, трудно пережить! Чепуха! Я даже за твоей прапрабабкой успевал приударять. И на Бедерхема всегда можно положиться, он еще никого не подводил.