Тогда он спросил ее – обиженно и возмущенно:
– Зачем же, в таком случае, был тебе нужен весь этот спектакль: письма, посылки, нежные слова?
И та ответила высокомерно:
– Из воровской солидарности! Я ведь тоже – в законе. И уважаю своих, люблю. Только как люблю? Идейно! Без баловства, без этих ваших штучек…
Развалясь на соломе, Игорь покуривал – расслабленно и блаженно. И припоминал всевозможные свои любовные истории. Память выволакивала из тьмы картины сумрачного северного быта, и на зыбком этом фоне возникали перед ним лица женщин – проходили, чередуясь, сменяли друг друга… Они мелькали стремительно, словно кадры в кино. Потом пленка кончилась. Папироса догорела. Прошлое вспыхнуло – и ушло, угасло. «Да и что о нем вспоминать? – подумал Игорь. – Стоит ли? Все это было не то… Не главное, не настоящее. Настоящее – здесь. Рядом. В моих руках. Теперь уже – в моих!»
И, загасив папиросу, Игорь повернулся к Наташе.
Она лежала на боку – спиною к нему. Давно уже так лежала. И не двигалась – думала о чем-то… Светлые рыжеватые ее волосы растрепались, рассыпались, перепутались с соломой и слились с ней цветом. Игорь посмотрел на ее затылок, на нежную шею, белеющую в полутьме. И осторожно, бережно погладил шею шершавой своей ладонью.
– Не трогай меня, – слабым, сонным каким-то голосом сказала Наташа. – Отстань.
– Что? – изумился Игорь. – Почему? Что с тобой, Наташа?
– Ничего. – Она повела плечом. – Так…
– Нет, в самом деле. – Игорь рывком повернул ее к себе. – Что случилось? Все ведь было так хорошо…
– Хорошо? – сказала она. – Ты так думаешь?
– А ты – нет? – нахмурился Игорь.
Теперь он сидел, склонясь над Наташей. Пристально вглядывался в ее глаза и никак не мог уловить их, увидеть; она упорно отводила взгляд, – ускользала, прикрывалась ресницами.
– Послушай, Наташка, ты что же, – сказал он с раздражением, – уже и смотреть не хочешь?
– Да… – Да?
– Да. Не хочу – на себя…
– Но почему, почему? – не унимался он. – Господи, ты же прекрасна!
– Прекрасна?
Она наморщилась. И так – с гримаской – медленно села, поправляя прическу.
– Ах, Игорек. Ну, посуди сам – как я теперь выгляжу? Валяюсь в грязи, в какой-то трущобе – как последняя шлюха. Вот ты во что меня превратил!
– Но… Погоди.
Игорь запнулся в растерянности. Поднял плечи. Затем сказал, покусывая нижнюю губу:
– Если уж ты хочешь меня упрекать…
– Упрекать я должна – прежде всего – сама себя!
– Это неважно, – отмахнулся он досадливо. – Если уж так получается – что ж, кончим на этом. Замнем. Забудем. Останемся, как и прежде, друзьями. Просто, друзьями. – И он снова заглянул в ее глаза – и снова их не увидел. – Ладно?