Капитан Коломенцев за это время связался с Палачом и ввел его в курс дела. Но империя после смерти Папы уже вступила в смутные времена, Палач был чем-то сильно озабочен и сказал: Витя, закрой вопрос сам. Я в долгу не останусь. А у меня сейчас такой цейтнот – караул! Разберись, Витя…
Ах, как не хотелось Коломенцеву «закрывать вопрос». Ах, как ему этого не хотелось!
Еще была надежда, что список папашки – херня на постном масле… или что его удастся уболтать, запудрить мозги. Плох тот опер, который не умеет запудрить мозги терпилезаявителю… Еще хуже тот опер, который не имеет запасного варианта. Коломенцев был хороший опер. Он предусмотрел запасной вариант: Гену-Алекса. Гена после Чечни был совсем отмороженный и уже однажды чуть не зарезал девчонку-продавщицу в кооперативном ларьке… Коломенцев нашел Сухаря у его подруги, тоже наркоманки. Назначил срочную встречу. Потом он дождался звонка чеканутого папашки и сообщил, что считает его информацию очень важной, готов встретиться сегодня. Но, к сожалению, в силу занятости довольно поздно и «из соображений конспирации» вне милиции… Этот придурок был готов на все! Его не смутило ни время, ни место!
До рандеву с папашкой Коломенцев передал Алексу отобранный у шпаны самодельный кортик, кайфу дня на три и проинструктировал.
* * *
– Он сказал мне: Геня, долг платежом красен. Ты любишь ножиком размахивать. Ты, сука, девку на Карпинке порезал? Ты, Геня, ты. А я тебя отмазал… Я тебя, сучонка, спас. Теперь пора отрабатывать. Есть, короче, для тебя дело. На-ка, сними кумар.
Сухарь умолк, а Таранов спросил:
– Что дальше?
– Дальше-то? Дальше известно – дал он мне раскумарить маленько. Я раскумарил. Потом дал он мне перо.
– Что за перо? – спросил Таранов.
– Такое… типа кортика. Что я – помню?
– Дальше.
– Ну, дал мне перо и говорит: если, говорит, мы с папашей с платформы уйдем вместе, значит, тебе, Геня, повезло. Перо выброси и иди к своей Нинке. А если мы с платформы в разные стороны пойдем, то ты не зевай – вали эту гниду. А я тебе кайфу немеряно отвалю. Будешь на пару с Нинкой ширяться целую неделю.
Таранов закрыл глаза… Вот так! Славку Мордвинова убили за горстку порошка. Его жизнь, его талант, его чистоту разменяли на недельный кайф парочки наркоманов.
– Но он, падла, меня кинул, – продолжал бубнить агент Алекс. – Сыпанул, как коту паршивому… Хер там на неделю – за два дня все схавали.
Да что же это? Да что же это такое? Даже сейчас он думает только про наркоту. Не про убийство невиновного человека, не про близкую расплату. Он не испытывает ни раскаяния, ни даже страха… Человек ли он? Есть ли в жизни что-либо, кроме наркотика, что было бы ему интересно?