Было очень холодное утро. Просто ледяное. Пожалуй, этот день и впрямь окажется самым холодным днем за всю зиму, подумала Одра, о чем и предупреждал вчера садовник, когда она возвращалась с прогулки. Он поставил свою тележку и, глядя в небо, прищурил глаза, затем потянул носом, как будто знал какой-то таинственный способ угадывать такие вещи.
Тогда-то он и предсказал сегодняшний холод.
– Завтра вы совсем окоченеете, мисс Одра. Плохая погода идет с Северного моря. Арктическая погода, попомните мои слова, девушка.
Она никогда не бывала за Полярным кругом, но не думала, чтобы там было холоднее, чем сейчас в ее спальне. Стужа стояла ужасная, и Одре казалось, что ее нос, торчавший из-под одеяла, превратился в сосульку. В арктическую сосульку.
Она скользнула ниже в кровать, закутав плечи стеганым одеялом так, что оно почти полностью закрывало ее лицо, наслаждаясь теплом. Одеяло было на гагачьем пуху – мистер и миссис Белл купили их чертову дюжину, когда несколько лет тому назад проводили отпуск в Мюнхене.
Миссис Белл рассказала об этом Одре, когда та переехала в Калфер-Хауз, и объяснила, что больше накрываться ничем не потребуется, кроме простыни под одеялом. Ирэн Белл также предупредила Одру, чтобы она поменяла свою теплую фланелевую рубашку на хлопчатобумажную. Хотя тогда Одра кивнула, сделав вид, что поняла, она не была в этом уверена до конца. Но вечером, ложась спать, она последовала совету и через десять минут испытала приятное тепло, проникающее в каждую клеточку ее тела. Это тепло, исходящее от одеяла, было необыкновенным, и Одра поняла, что миссис Белл была права относительно хлопчатобумажной ночной рубашки. В любой другой было бы слишком жарко.
Сейчас, вспоминая свою первую ночь в Калфер-Хаузе, она улыбнулась. Раздался бой часов, стоявших на комоде из красного дерева, и она взглянула на них, чтобы узнать, который час. Выло только шесть, но это ее нисколько не удивило. Она привыкла просыпаться в столь ранний Час. Это была старая привычка, оставшаяся от Долгих лет, проведенных в больнице Рипона. К счастью, в Калфер-Хаузе распорядок дня не был таким строгим, и она могла оставаться в постели до семи, даже чуть позже, если бы захотела.
Одра очень дорожила этим ранним часом, когда вся семья еще спала и бодрствовали только слуги внизу. Она считала этот час своим личным временем и наслаждалась им, нежась в своем пуховом коконе, – ей никуда не нужно было спешить, и она праздно отдавалась потоку мыслей и порой мечтала о будущем.
А будущее в это декабрьское утро 1927 года рисовалось Одре определенно в розовых тонах.