В лунном свете окна Одра казалась серебряной статуей.
Она неподвижно стояла у окна и пристально смотрела на море, опершись рукой на подоконник и так изогнувшись, что из глубины комнаты был виден ее профиль. На белую атласную рубашку, тонкую, как струйка дыма, падал, отражаясь, свет полной луны, и в полумраке комнаты она светилась и блестела, как чистое серебро.
В неподвижной фигуре Одры было что-то эфемерное, призрачное. Оставаясь незамеченным, Винсент смотрел на нее, застыв в дверях, не в силах оторвать от нее взгляд и желая продлить этот момент, запечатлеть этот образ в своих мыслях и памяти.
Она показалась ему совсем нереальной, как будто была частью какого-то сна, который привиделся ему когда-то давно и теперь снится вновь. Он почувствовал, что, если пошевельнется или заговорит, вся сцена нарушится и исчезнет, как это бывает со всеми снами, и она будет потеряна для него навсегда.
Желание вспыхнуло в нем, острое и неотступное, как всегда, когда она была рядом. Ни одну женщину он не желал так сильно. Когда они приехали сюда, в отель «Виктория» в бухте Робин Гуда, на исходе субботнего дня, он не смог совладать с собой. Сдерживаемые эмоции, желание, постоянно подавляемое и обуздываемое в течение пяти месяцев, вырвалось из-под контроля в ту самую минуту, как они очутились одни в номере. Он повлек ее на постель, даже не дожидаясь, пока они распакуют вещи.
В течение пяти дней они почти не покидали свой номер.
Он сделался увлеченным и опытным учителем, с наслаждением и радостью отдаваясь этой роли, она – внимательной и усердной ученицей, страстно стремящейся ему угодить. Через пару дней она начала преодолевать свою застенчивость, и теперь их любовные ласки не вызывали в ней ни малейшего чувства неловкости. Она полностью отдавалась ему, и на ее лице было написано восхищение им. Он был преисполнен радости, обнаружив, что матушка-природа наделила его робкую и застенчивую девственницу глубоко скрытой чувственностью, так же, как и его самого. Co счастливым волнением он видел, что ее темперамент становится таким же горячим, как и его собственный.
Как он любил ее, эту нежную пылкую молодую женщину, которая теперь принадлежала ему… и принадлежала навсегда. Его женщина. Его любовница. Его жена.
Сознание того, что он обладает ею до кончиков ногтей, будоражило его. Один взгляд на нее разжигал в нем огонь. Он не отводил глаз от ее тоненькой, но такой женственной фигуры, отчетливо вырисовывавшейся под струящимся атласом, облегающим ее тело. Она была тонкокостной, но все линии ее тела были соблазнительно округлыми. Ее высокая грудь, обтянутая шелком, была такой упругонапряженной, что он видел остро выступающие соски.