– Можно перемолвиться с вами словом? – холодно спросил герцог и устремил на Ханну непроницаемый взгляд. Мадам Леско и ее помощницы бросились к двери, как стадо овец, которых гонят полдюжины шотландских овчарок.
– Разумеется! – прощебетала Розалинда с лукавой улыбкой. – С вашего позволения, мы вас оставим наедине.
Она выскользнула вслед за портнихами и притворила дверь.
С минуту Ханна не шевелилась, и неловкая пауза затянулась. Герцог по-прежнему смотрел на нее с непроницаемым выражением лица, и она неловко спустилась со скамейки, стараясь не уколоться булавками, скреплявшими недошитое платье.
– Я вас слушаю.
– Похоже, ваш гардероб пополняется…
Ханна хотела что-то возразить, но тут же поняла, что лучше этого не делать.
– Я вас предупреждала. Розалинда, похоже, считает так: чем больше у герцогини нарядов, тем лучше.
Маркус вскинул бровь.
– Неужели? И все же вы до сих пор живете и здравствуете, вопреки собственным уверениям. Поразительно!
Ханна хотела огрызнуться, но сдержалась. Герцог по-прежнему буравил ее взглядом, но в его глазах вдруг проскользнуло какое-то странное выражение.
– Пока да, – спокойно согласилась она. – Хотя временами я чувствую, что мое терпение на пределе.
Герцог сверкнул глазами.
– В таком случае вас пора представить свету. – Он шагнул к ней и протянул какую-то картонку.
Картонка оказалось приглашением на бал, который должен был состояться через два дня у лорда и леди Трокмортон.
Закусив губу, Ханна изучала изящный каллиграфический почерк. Лондонский бал! Она заявится туда нарядная, как и подобает герцогине, но сможет ли она вести себя как герцогиня?
Ханна изогнула губы.
– Думаю, вы примете приглашение.
В словах герцога Ханне почудился какой-то подвох. Ну, разумеется, примет; разве она посмеет отказаться? Затем ей и нашили столько платьев, чтобы она могла предстать перед высшим светом.
Однако герцог не смотрел на нее: его взгляд был устремлен ниже. Булавки, скреплявшие платье сзади, разошлись, и лиф, и без того довольно открытый, соскользнул. Новый корсет придал фигуре Ханны очаровательные формы, и эти формы теперь оказались доступны глазам герцога, который не сводил глаз с ее подтянутой груди.
Ханна не решалась прикрыться; она даже шевельнуться не смела: вдруг в нее вонзятся проклятые булавки, или, чего доброго, платье спадет совсем! Ханна застыла в напряжении, учащенно дыша, когда герцог медленно поднял глаза и их взгляды встретились; по коже у нее забегали мурашки. Почему он так смотрит на нее? Чего ему хочется? И почему при одной мысли об этом у нее быстрее забилось сердце и свело живот?