Изместьев смотрел жадно, с замиранием сердца и странно согнувшись, как будто подсматривал за чем-то, что видеть стыдно или невмочь.
Кручинин был поражен.
– Что с вами?
– Не поверите, душа обмирает, когда их вижу... За что?.. Кто мне объяснит - за что? За что гибнут наши мальчики?
– Вспомнили сына?
– Мир безумен. Понимаете? Безумен.
Кручинин мягко взял его под руку и повлек за собой.
– Пойдемте, Алексей Лукич. От греха.
Какое-то время они шли молча, и следователь видел, что Изместьев все еще там, все еще ловит стихающий голос лейтенанта, сапожный шварк и щелк затворов, и видел, что ему это доставляет боль.
– Ну? Успокоились?
– Да-да, простите... Нельзя злиться на свое время без ущерба для самого себя... Разумно... А я порой бываю злым. До безрассудства. Задыхаюсь от обиды и гнева.
– Сын?
– Не только... Растет несогласие, недовольство. И это - как пытка. Пытка несогласием.
– Невостребованный вы наш.
– Напрасно иронизируете. Неуместно и глупо, простите мне мою откровенность.
– Ничего, с этой стороны я защищен... Скажите мне, в чем суть ваших расхождений? Чем вам время наше не угодило?
– Долгая история.
– А мы куда-нибудь спешим?
– Вы... действительно хотите?
– Арестую. И не выпущу до тех пор, пока не расскажете.
– Что ж, - горько усмехнулся Изместьев, - может быть, именно вам, следователю... Ваша профессия - недоброй славы.
– Обещаю вам, Алексей Лукич, - улыбаясь, еказал Кручинин. И подмигнул. - Никаких показательных лтрвцессов.
– Времена изменились?
– Разве в этом дело?
– Хотите сказать, что вы человек с убеждениями?
Кручинин подбросил шарик.
– Недороги теперь любовные страданья - влекут к себе основы мирозданья.
– Не понимаю вас... Какой-то вы скользкий.
– Тем не менее, слушаю вас внимательно.
Изместьев вздохнул и подобрался, как перед прыжком.
Андрей сунул в лапу ресторанному вышибале, и они проскользнули внутрь.
Зал был заполнен на треть. Попахивало шальными деньгами и жареным мясом. У музыкантов заканчивался перерыв, они подстраивали аппаратуру. По ковровым дорожкам неслышно сновали вышколенные мальчики-официанты, а над столами, занятыми своими посетителями, стлался, завиваясь в кудри, зарубежный сигаретный дым.
– Там, - показал Севка.
Бармен, усатый, как "песняр", брезгливо скользнул по ним взглядом и ничего не спросил. Андрей ткнул в заставленную бутылками витрину.
– Нам бы к культурным ценностям.
– Новенькие?
– Бедовенькие.
Бармен потеребил рыжеватый отструек бесподобных своих усов. Подумал. И нажал кнопку.
За спиной его мягко отошла узкая низкая дверь.