Ни света уже, ни добра. Ничего высокого или святого...
Пыль и пепел. И дрянь, вот что во мне осталось... Прошу вас, запомните мои слова. Я никому не говорил.
Вам - первым. Зачем? Может быть, поймете. Когданибудь, попозже... Так низко пасть редко кому удавалось... И все-таки, - снова горько вздохнул он, - хочется жить... Какая издевка... Уже ни на что не годен, кроме подлости и предательства, все омертвело внутри, а жить хочется. Ужасно хочется жить.
Изместьев смолк.
– Ты что-нибудь понял?
– Не-а.
– Может быть, молодые люди, вы пришли своевременно. Будь что будет... Однако и вам предстоит сделать выбор. Вы готовы?
– Он еще спрашивает. Как пионеры!
– Не торопитесь, мальчики. Это серьезно. У вас есть время подумать.
– Ну, сколько можно молоть языком? - раздраженно сказал Севка. Надоело. Где он?
– И все-таки подумайте, - настаивал Изместьев. - Я конченый человек, а вам еще жить да жить.
– Испугал ежа.
– Не догадываетесь?.. А сложность вот в чем, молодые люди. Мало показать вам его. Надо еще, чтобы у вас были неопровержимые доказательства его вины.
Вы согласны?
– Ха! Припрем - сознается.
Изместьев грустно покачал головой.
– Не тот случай.
– А че такое-то?
– Придется допросить. Причем не просто допросить, а, я думаю, по методу профессора Лурия.
– Нам?
– Именно. Нам троим. Больше, как вы понимаете, некому.
Иван присвистнул.
– Ни фига себе.
– Иного способа я не вижу... Решайте. Вот почему я вас не торопил. Еще и по части морали дело более чем сомнительное.
– Сядем, что ли?
– Не думаю. Вряд ли... Все-таки мы поможем следствию. Без нас они бы никогда не получили доказательств его вины... Хотя... самостоятельность в подобных случаях, конечно, недопустима.
– А что за метод? С чем его едят?
– Пойдемте. Сначала ко мне - нам понадобится магнитофон. Поговорим, обсудим детали, распределим роли. То, что мы задумали, настолько важно, что без предварительной подготовки нельзя. Мы же должны успешно провести эксперимент, не правда ли? Пойдемте. Если случится так, как я предполагаю, если все пойдет гладко, вы сегодня же отвезете следователю кассету. В обмен на вашего товарища.
– Я чего-то не врубаюсь, - сказал Иван.
– Ладно, пусть, - сказал Севка, поднимая мотоцикл. - Темнит, ему же хуже.
– Идемте, молодые люди. Идемте. Дорогой все объясню.
Она пригладила ему кудри.
– Хороший... Ты очень хороший.
Он прижал ее руку к груди. Она засмущалась.
– Не надо, Яшенька... Ну, что ты.
Большие черные глаза его поблескивали. Он смотрел на нее снизу, сидя в инвалидной коляске, смотрел умоляюще, безнадежно.