– Мы в доме Хопрова? - спросил Изместьев. - Павла Никодимыча?
– Ну.
– А сам хозяин? Дома?
– А то вы не знаете! Болен он. Захворал.
– Можно к нему?
– Нельзя!
– Нам необходимо посмотреть на него.
– На кой? Хворый, он и есть хворый. Чего глазетьто попусту?
– Евдокия Николаевна, - снова не выдержал Севка. - Андрей Лукич вам объяснял. Мы здесь по важному делу. И хорошо бы не мешать нам, а помогать.
– Да иди, иди, черт настырный. Помощницу нашли.
Она поставила лампу на широкий самодельный стол и отошла к плите.
– Почему света нет? - поинтересовался Иван.
– Лампочка перегорела.
– Может, ввернем?
– Ступай к себе и вворачивай.
– Он там? Тоже без света?
– Обождите маленько. Покормлю хоть.
Она что-то наскоро приготовила. И толкнула ногой дверь.
В комнате горел свет. Они вошли вслед за хозяйкой и сгрудились у порога.
В дальнем углу, за белоснежной русской печью, держал на широкой деревянной кровати у окна немощный больной старик. На нем была байковая рубашка в шашечку, голову прикрывала лыжная шапочка. Глаза его из-под опущенных век смотрели на вошедших безо всякого выражения.
Помимо резной мебели, фигурных подоконников, всевозможных этажерок и полочек, массивного киота из черного дерева в красном углу, эта большая светлая комната поражала еще и разумностью планировки, а также прибранностью, ухоженностью и чистотой.
– Хорошо у вас, - сказал Изместьев. - Красиво.
Чисто.
– А как же?
Тужилина пододвинула к кровати одноногий разлапистый табурет. Села.
– Поесть тебе надо, Пашенька. Слышишь? Поесть, миленький, - она осторожно поднесла к губам больного кружку с молоком. - Ну вот. И славно. Пей, пей.
Чего-чего, а этого вволю. Спасибо. Татьяна не забывает.
Пей, миленький, пей. Хорошо, - кончиком платка вытерла больному губы. И пожуй маленько. На-ка...
Ну, что ты, Пашенька. Нельзя. Так и ослабнуть недолго.
Надо поесть. Откуси. Ну, чуток. Кусочек... Нехорошо так, Пашенька. Ей-богу, нехорошо. Вот гости из милиции - что они скажут? Нам с тобой поправиться надо.
Сидишь сиднем, - Тужилина неожиданно всплакнула. - Господи, Пашенька. Вояка ты мой... Пожалей старую... Бубнишь и бубнишь, не разбираю никак...
Хоть словечко бы... Измучилась я без тебя, Пашенька.
Вставай уж... А ну как не выхожу? А ну как на руках отойдешь?.. Господи, грех-то какой, - больной медленно поднял руку, растопырив корявые пальцы. - Ну-ну, не буду. Сглупа. Прости, милый. Не серчай, - она промакнула рукавом слезы на щеках и пощупала под одеялом. - Сухонько там? А то переменю... Ну-ну, не серчай. Не хочешь, и не надо. Потом поешь, правда? Вот гости уйдут, и поешь. Ну сиди. Лежи, отдыхай, - она встала и торопливо перекрестилась, обернувшись к иконам. - Господи. За что наказал?.. Мочи нету.