На какое-то мгновение он меня почти убедил. Затем я кое-что вспомнила. Рассказ о демонстрации у Церкви Возрождения Аллилуйи. Фанатики отказались хоронить ребёнка на освящённой земле, потому что младенец умер до крещения. Это странное правило было отголоском старых добрых времён, когда тех, кто не исповедался, в том числе и самоубийц, хоронили за церковной оградой на неосвящённой земле. Если тогдашний викарий был непреклонным ортодоксом, как уверяет Роуленд, он не пренебрёг бы этой позорной традицией.
Однако каковы бы ни были грехи Абигайль, её, тем не менее, похоронили в семейном склепе. Преподобный ещё не обратился в мою веру, но согласился, пускай пока только теоретически, рассмотреть возможность убийства.
– Вероятно, – заговорил после паузы Роуленд, – врач, констатировавший смерть, подозревал, что здесь не всё чисто. Но, поскольку, речь шла о весьма достойной семье, скромный сельский доктор побоялся поднимать шум. Обвинить человека безукоризненной репутации в убийстве жены, не имея достаточных оснований, было бы довольно рискованно. И вот теперь мы, Элли, подходим к самому главному – к мотиву. Мелкие бытовые неурядицы, о которых вы упомянули, вряд ли можно принимать всерьёз.
Ничего не оставалось, как признать, что я несколько демонизировала личность Артура Грантэма. В основном потому, что испытывала симпатию к Абигайль, а также из инстинктивного недоверия к мужчинам с близко посаженными глазками.
Если мои объяснения и показались викарию смехотворными, он, будучи джентльменом до мозга костей, не подал виду. Набив трубку очередной порцией табака, Роуленд вытащил из коробка спичку и любезно спросил, чем он может помочь в установлении истины.
– Не думаю, что это в ваших силах, – вздохнула я. – Но больше мне надеяться не на кого. Возможно, вам удастся отыскать какие-то записи, оставшиеся от ваших предшественников. Если так, я бы попросила вас посмотреть, нет ли каких-нибудь упоминаний об Абигайль Грантэм. Мне почему-то кажется, что если мы выясним, как умерла Абигайль, то узнаем, где спрятан клад.
Роуленд заверил меня, что с радостью помог бы в моём расследовании, но, к сожалению, завтра уезжает в Израиль. На три недели. Он пообещал, что по возвращении непременно пороется в архивах.
Итак, мне опять придётся шуровать в подвалах и на чердаках! Такова уж, видно, моя судьба. Меня расстроило, что всё откладывается на три недели, но я взяла себя в руки и вежливо пожелала Роуленду счастливого пути, заверив, что обязательно приглашу его на обед, как только он вернётся со Святой Земли.