Они оба грустно покачали головами.
— Папа до смерти боится её, — сказала Дина, — её и мисс Кампанула. Они будут просить его исповедовать их, и когда они уйдут, он будет чувствовать себя, как старая развалина.
— Неудивительно. Я думаю, что они пытаются проинформировать его друг о друге и об остальных. Послушай меня, Дина. Я не хочу, чтобы Элеонора вмешивалась в нашу любовь. Ты принадлежишь мне. Я скажу твоему отцу, что прошу твоей руки, и то же самое я скажу своему. Я заставлю их рассуждать разумно. А если Элеонора не прекратит свои уловки… О, Господи, я, я, я…
— Генри, — сказала Дина, — это великолепно! Генри усмехнулся.
— Было бы ещё великолепней, — сказал он, — если бы она не была такой несчастной, сморщенной, перезрелой старой девой.
— Как это ужасно, — проговорила Дина. — Надеюсь, со мной такого никогда не случится.
— С тобой!?
Они опять остановились.
— Генри, — произнесла Дина, — давай попросим их объявить перемирие до конца спектакля.
— Но нам надо встречаться, как сейчас. Наедине.
— Я умру, если мы не сможем. Но в то же время мне кажется, что если мы пообещаем подождать до этого срока, папа начнёт все понимать. Мы будем встречаться на репетициях и не скроем ни от кого, что влюблены, но я пообещаю ему, что не стану видеться с тобой наедине. Это будет.., очень достойно. Понимаешь, Генри?
— Кажется, да, — неохотно согласился Генри.
— Эти ненавистные женщины ничего не смогут сказать.
— Им всегда будет что сказать, дорогая.
— Прошу тебя, Генри.
— О, Дина.
— Пожалуйста.
— Хорошо. Но просто невыносимо, что Элеонора смогла нам все испортить.
— Невыносимо, Генри.
— Она — ничтожество. Дина покачала головой.
— В то же время, — сказала она, — она наш лютый враг. Действует украдкой и при этом до краёв наполнена ядом. И если у неё получится, она добавит несколько ядовитых капель в чашу с нашим с тобой счастьем.
— Я этого не допущу, — заявил Генри.
Репетиции проходили отвратительно. Как Дина ни старалась, она не могла добиться от всей этой компании нормальной работы. Во-первых, за исключением Селии Росс и Генри, никто не учил своих ролей. Доктор Темплетт даже гордился этим. Он все время рассказывал о своём опыте участия в любительских спектаклях в студенческие годы.
— Я никогда не знал, что скажу дальше, — радостно говорил он. — Я мог сказать все что угодно. Но спектакли проходили отлично. Немного наглости никогда не помешает. Одной-двумя шутками можно обмануть целый зал. Самое главное — не нервничать.
Сам он абсолютно не нервничал. Он произносил те реплики своей роли французского посла, какие помнил, высоким, пронзительным голосом, постоянно гримасничал, размахивал руками и ни минуты не стоял на месте.