– Ой, ладно, ладно, – как всегда отмахнулся Мещеряков.
– А с этого расследования и ты, и весь «Кайзер» кое-что поимеет… – Валандра хитро сощурила глаза. Она затронула слабую струну своего шефа, охарактеризовав которого как «жадноватого», она погрешила бы против истины. Он был не то чтобы прижимистым, расчетливым и бережливым, он был именно алчным, ибо в обычное скопидомство и скупердяйство вкладывал экспансивную страсть и экспрессивную энергию завоевателя и первопроходца, истекающего слюной при виде новых земель и сокровищ.
– Ну и как же проходит расследование, на «барыши» от которого ты думаешь переоснастить весь «Кайзер»? – язвительно пошутил он.
– Отлично. – оптимистично отчеканила Вершинина, прикуривая от «дракоши». Теперь она стояла около своего стола и думала, когда же Мещеряков уберет с ее кресла свои тучные ягодицы.
– Ободряюще, но излишне лаконично, – охарактеризовал Михаил Анатольевич ответ Валандры.
– К понедельнику, думаю, многое прояснится… Нам удалось расшифровать надпись внутри яблока… Ты же знаешь, этот маньяк оставляет на телах своих жертв определенный рисунок…
– А делает он это ножом… – заметил Мещеряков.
– Я вижу, ты в курсе, – сухо констатировала Вершинина, – преступник, по всей видимости, идентифицирует себя с апостолом Павлом.
– А тот чем занимался? – насмешливо спросил Михаил Анатольевич.
– Проповедовал слово Божье в синагогах по субботам (все убийства совершены в субботу), скитался по Греции и Македонии, преследуя ту же цель, один раз ослепил волхва… Тебе ведь известно, что этот маньяк выкалывает своим жертвам глаза?
– Известно, – Мещеряков брезгливо выпятил губы, – что еще?
– Сейчас я бьюсь над расшифровкой смысла этого самого яблока…
– И что, думаешь, оно означает?
– Мне кажется, имя собственное… – задумчиво сказала Вершинина.
– Когда кажется, креститься надо, – хихикнул Михаил Анатольевич, – подозреваемые есть?
– Есть.
– Уж не тот ли, с которым ты вчера в кафе отношения выясняла? – Мещеряков посмотрел на Вершинину с хитрой провоцирующей усмешкой.
Удивительно, но факт: что бы ни происходило в личной жизни Вершининой, Мещеряков знал об этом все или почти все. Как бы подтверждая это замечание, которое сотни раз вызывало у Валандры недоумение и раздражение, Михаил Анатольевич, видя, что «поймал» ее, проницательно добавил:
– Как же теперь разбираться с тем верзилой на «ауди» будешь?
– Ни деликатности у тебя, Миша, ни такта! – возмутилась Вершинина, – ты что, частного детектива нанял, чтобы за мной следить?
– Зря, Валюха, обижаешься, я же тебе не чужой и за тебя переживаю, – при очередном вращательном движении кресло под Мещеряковым издало пронзительный скрип, – ну что ты как белка в колесе – туда-сюда?