Послышался металлический скрежет замка, и дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы хозяин мог рассмотреть Толкушкина, который поспешил принять смиренный, безобидный вид и состроить благонадежно-идиотскую рожу. Но составить себе представление о внешности незваного гостя тому помешал новый приступ истошного кашля.
– Вы – Качурин Илья? – полюбопытствовал Валера, стараясь в свою очередь узреть маячившего в узком дверном проеме скрюченного и трясущегося в кашле хозяина квартиры.
– Качурин, только я вас не знаю, – наконец сумел выговорить он и опять зашелся кашлем.
«Веселенькое общение!» – усмехнулся про себя Толкушкин.
– Можно мне у вас подождать Женю?
– Проходите, – не особенно охотно пригласил его Качурин.
Войдя в прихожую, Толкушкин смог наконец рассмотреть хозяина квартиры. Ему можно было дать лет сорок. Худой, длинный, с темными короткими волосами, плюгавой бородкой и узким лицом, чьи мелкие черты хранили отпечаток врожденной неопределенности и неприметности, он двигался как марионетка.
Лихорадочные, ломанные жесты Качурина и бьющая его дрожь могли навести на мысль, что он – любитель путешествий в миры Карлоса Кастанеды и Олдоса Хаксли времен «Врат восприятия». Однако, услышав его простудный кашель, Толкушкин засомневался в своем предположении.
– Только я вот…кха! кха! – Качурин как-то виновато посмотрел на Валеру.
– Ничего, ничего, – Валера прошел в гостиную и расположился на диване, покрытом видавшим виды пледом.
– Вроде тепло, окна, двери – настежь… кха! кха!
– Давайте-ка я вами займусь – вмиг почувствуете облегчение! – предложил Валера. – У нас в пионерском лагере врач была, мировая женщина! И специалист превосходный! Она в два счета всех вылечивала.
Задыхаясь он кашля, Илья бессильно рухнул в облезлое кресло.
– Ну, что-то вы совсем! Лишайник у вас есть? Это лучшее средства от кашля.
* * *
Оказав «первую медицинскую помощь» простуженному Качурину и с удовлетворением отметив про себя произведенный ей эффект, Толкушкин упулился в телевизор. Прошло не меньше двух часов, прежде, чем он услышал звук ключа, поворачиваемого в замочной скважине.
– Женька, – выдавил из себя Качурин, – что-то он сегодня рано.
– Можно считать, что мне повезло.
В комнату вошел выше среднего роста, довольно плотный мужчина. Его густые, зачесанные назад волосы, живые черные глаза, чувственные губы с тонкой полоской усиков над ними делали его похожим на колоритного героя пьес народного испанского театра. Одет он был с иголочки. Из-под ворота рубашки выглядывал черный в белый горошек платок.