Что ж, я не умела флиртовать, зато знала, как поступать с устрицами. В шестидесятых жить на Корк-стрит и не научиться этому было невозможно, вот я и научилась. Странно, но они никогда не доставляли мне неудобств, ни видом, ни вкусом, ни запредельными ценами. Моя бабушка все детство промучилась от воспаления миндалин. В 1880-х она жила в квартале бедноты, отец был извозчиком, мать – прачкой, но ее кормили мелко нарезанными устрицами, потому что ничего другого есть она не могла. Стоили они пенни за десяток. Я выросла, думая о них, если вообще думала, как о самой обычной еде, поэтому ни «Рулз», ни устрицы не ослепили меня. Но я также знала предназначение и первого, и второго. Я, возможно, не могла флиртовать, но, конечно, умела манипулировать мужчинами. Главное, что требовалось в те дни от застенчивой девушки, не подавать виду, что ей известно, какой она производит эффект.
Неумение строить глазки приводило к тому, что я старалась, развивать не столь явные формы привлечения внимания мужчин. К примеру, sine qua non[9] всех свиданий, после выхода на экраны фильма «Том Джонс» с эротической слюнявой сценой застолья, стала попытка возбудить партнера по столику, высовывая язык навстречу кусочкам пищи с самым невинным видом, словно девушка понятия не имеет, что творит. Я находила сие привлекательным, хотя, как и многие мои подруги, не совсем понимала, что в этом такого сексуального: жуешь, облизываешь, пускаешь слюни на кусок мяса и два яйца, да при этом улыбаешься, как пьяная шлюха. Но мы все это имитировали. Оральный секс тогда еще не вязался со свободной любовью. Мы понимали, есть что-то такое, но не знали, что именно. Разумеется, просветила меня Кэрол.
Так или иначе, в тот день в «Рулз» устрицам досталось немало моей слюны. Я думаю, само заведение и название, предполагавшие корректность поведения, только добавляли мне эротичности. Я видела: Френсис находит меня очень сексуальной, ему с огромным трудом удавалось поддерживать нормальный разговор. Мне же его компания доставляла огромное удовольствие, я радовалась тому, что, пусть и на короткое время, стала центром его мира. Возможно, что после ленча он подумал, как в случае с гравюрой и рамой, что за меня тоже уплачено…
Нет, нет… это слишком цинично, слишком несправедливо. Я просто оглядываюсь назад, чтобы найти мотивы, причины, оправдывающие то, что случилось позже. Но позволила всему этому случиться Выпотрошенная женщина – не Френсис. В определенном смысле да, он меня купил, но выбор делала я. Он был не таким. Только не Френсис. Он был… как бы мне сказать… ну, представьте себе разницу между Мартином Лютером Кингом и Кассиусом Клеем. Оба – хорошие люди, оба – динамичные люди, но одного чтят за его убеждения, а второго – за его достижения. Френсис был хорошим, добрым, честным – но он никого бы не ударил в нос даже ради того, чтобы достичь звезд. Я даже не думаю, чтобы он мечтал о чем-то особенном, кроме домашнего уюта, счастья в семейной жизни и профессиональной карьере. Честь стояла на первом месте среди требований, которые он выставлял себе и всему миру, и даже на мгновение сойдя с выбранной тропы, чего практически никогда не случалось, он тут же возвращался на нее, искренне раскаиваясь.