«И откуда он все это знает? – сверлил его один и тот же вопрос… – Значит, и раньше он знал, я все-таки дал мне рекомендацию в партию… Как же он? Почему? Ругает, а все-таки верит мне…»
– Товарищи, давайте организованнее, – наводил порядок Омельченко. – Позади там, бросите вы, наконец, курить? Дышать уже нечем… Кто еще хочет выступить?
К столу подошел Рогозин. Собрание продолжалось…
* * *
В комнате стоял полумрак. Летчик открыл глаза, дрожа от холода. Пахло камфарой. Какой-то тягучий монотонный вой назойливо лез в уши, ударял по темени.
«Где я?» – подумал летчик, ощупывая обмотанную бинтами голову и твердые шины на ноге. Осторожно повернувшись на бок, он увидел на соседней койке заросший щетиной серый подбородок, выглядывавший из-под помятого одеяла. На него смотрели мутные глаза.
«Покойник… – решил он. – А я? Что случилось? Полет… охота… танки…» – силился вспомнить он, но безуспешно. В ушах нарастал звон. Комната стала раскачиваться, крениться набок, точно собираясь опрокинуться. Летчик схватился за что-то холодное, липкое, стараясь удержаться над бездной, и снова погрузился в забытье. Темнота. Черная непроницаемая темнота. Вдруг вдали блеснул еле заметный огонек. Он смутно теплился, был неподвижен. Мертвый огонь! Ну, конечно, это фотолаборатория техникума, а вон сержант Гуслистый проявляет целые горы пленок. Он берет пленку, как солому, и уминает, тискает ее в ванной. «Крути скорее! Гипосульфит замерзает! Проявлять еще сорок километров пленки…» – злорадно кричит Гуслистый.
– Не хочу. Не хочу… Это бред… бред… – шепчет летчик.
«Хах-ха-ха!.. – смеется Гуслистый. – Не увильнешь! Бери шутиху по длинной формуле. Подсунь под дверь третьекурсникам. Пусть не бросают калоши в фонтан».
Гуслистый приближается. В руках у него огромный пакет, перевязанный бечевкой. Нюхая пакет, он шепчет с загадочным видом: «Это феникс». И вдруг с силой пронзает пакет ножом. Из отверстия вырывается слабая струйка белого дыма, и сразу же резко хлопает. Сыплются искры. Дым фонтаном бьет в высоту, пляшут языки пламени. Они разрастаются, и уже не различить, пламя это или развевающиеся рыжие волосы Гуслистого. Гуслистый приплясывает, гримасничает, корчится. Нос его то вытягивается, то сокращается, как хобот слона, виляет во все стороны, то застывает на месте, как ствол танковой пушки. Горят немецкие танки. Волны огня и дыма. В горле невыносимо царапает. Дышать нечем, Черенок задыхается…
«Где-то есть окно, надо выпрыгнуть…» – возникает неясная мысль, и он, закашлявшись, открывает глаза. В комнате, наполненной смрадным дымом, чей-то прерывающийся голос поет «Интернационал». Изогнутое судорогой тело человека корчится на кровати рядом, а на полу лежит разбитая лампа. Разлитый по полу керосин горит. «Пожар… Или мне чудится?» – напрягает Черенок больной мозг.