— Печальная история, но она все же любила.
— А разве не следует пожалеть бедного ребенка, который, возможно, надеялся, что его тоже будут любить. — Маркиз замолчал. — Хотя одному дьяволу известно, почему это должно иметь значение. Я почти не видел ее, пока не умер отец.
От удара, сопровождавшегося громким треском, земля дрогнула у них под ногами.
— Увы, увы, — с комичным огорчением заметил Эшарт, — они справились с рождественским поленом без меня. Не рухнет ли дом Родгаров с таким же оглушительным треском, как это самое полено? Пойдемте, а то мы пропустим весь спектакль. — Он схватил Джениву за руку и почти бегом потащил к деревьям. Приподняв юбки, она следовала за ним, все еще находясь под впечатлением от его рассказа. Несомненно, маркиз говорил искренне, с душевной болью, и, вероятно, он никогда еще не говорил об этом с другим человеком.
Наверное, он еще пожалеет о своих словах, но по ряду причин Дженива впитывала их всем сердцем и умом, как драгоценный дар.
Когда они добежали до леса, она споткнулась об упавшую ветку, и маркиз, подхватив, приподнял ее над прогнившим стволом, лежавшим под нависшей ветвью.
— Пустите! — ахнула она, но он, не слушая, взял ее на руки и понес.
— Что случилось с твоей силой, Дженива, милая? Уткнувшись в его плечо, она засмеялась, все еще пытаясь отдышаться, отчего из ее горла вырвался не то смех, не то плач. Казалось, она внезапно погрузилась в другой, незнакомый ей прежде мир.
Его серьга насмешливо блеснула перед ее глазами, а щека с легким загаром оказалась так близко, что ее можно было потрогать… или поцеловать. От его запаха у нее кружилась голова.
Эшарт, внимательно взглянув на нее, словно застыл. Наблюдая за происходящим словно сквозь туман, Дженива задрожала от переполнявших ее чувств, не последнее место среди которых занимал страх. Она не хотела испытывать эти чувства, тем более что с этим человеком их ничто не связывало, кроме фальшивой помолвки.
Но так ли это?
Маркиз повернулся и зашагал дальше.
— Наконец-то!
Дженива, подняв голову, увидела, что они находятся на поляне, и все собравшиеся тут же с добродушным любопытством уставились на них, за исключением, разумеется, Дамарис Миддлтон.
Первым заговорил лорд Родгар. К изумлению Дженивы, он снял камзол и оставался в рубашке и жилете, а его жена, как служанка, держала в руках его теплую одежду. Некоторые мужчины оделись подобным же образом, и женам тоже пришлось позаботиться об их одежде. Кое-кто, невзирая на холод, вдобавок снял шейный платок, у кого-то рубашка распахнулась на груди… Один мужчина даже закатал рукава.