В этот момент Лариса все поняла. Господи, как глупо. Как ужасно глупо. Мрачный Глеб на ступеньках театра в день их первой репетиции. Его таинственный разговор по сотовому. Жуткие, неуловимые взгляды, преследующие ее везде, на улице, в театре. Рядом всегда был один и тот же человек. Она видела его, когда, сидя в машине, дожидалась Глеба, чтобы отметить их знакомство и начало сезона. Он, этот человек, подвозил ее домой от дверей прокуратуры, когда ей стало плохо после разговора с Верой Коптевой. И, значит, не монтировщик сегодня бродил по пустой сцене, пока они с Глебом стояли за кулисами?
Обернуться Лариса не смогла. Стальные пальцы, давшие ей временную передышку, сжались с новой силой.
Глеб – Герцог, она – Джильда, и плата за ее любовь – смерть. Не об этом ли думала она, смотря кассету с записью оперы? Тогда ей показалось, что это бред…
Она попробовала рвануться из жестоких, неумолимых рук, но напрасно. Шансы были равны нулю. Молот в висках замедлил свои удары: реже, еще реже. Тишина. И чернота.
Откуда-то сверху послышался шум. Лариса уже ничего не видела, но остатками сознания уловила последовавший за ним жуткий грохот. Черное, ватное пространство вокруг нее прорезали крики. Сразу вслед за этим Ларису резко швырнуло вперед, и затем горло отпустило.
Она почувствовала щекой холод бетона. Из-за спины доносилось громкое, хриплое дыхание и брань. Потом что-то булькнуло, словно лопнул огромный мыльный пузырь. И все смолкло.
Зрение возвращалось постепенно и медленно. Очень медленно рассеивалась мгла, и перед глазами появлялись светлые, клочковатые пятна. Грязная плита пола, опрокинутый кубок, ободранная ножка стола, какая-то пыльная тряпка, валяющаяся под ногами.
Вокруг стояла звенящая, неправдоподобная тишина, и Ларисе вдруг пришло в голову, что, может быть, она все-таки умерла. Так тихо может быть только на том свете. Она попробовала шевельнуться и с удивлением почувствовала, что тело слушается ее. С трудом и жгучей болью, но выполняет приказы мозга. Одновременно с движениями вырвался тихий, слабый стон.
– Лара.
Голос был негромким, спокойным. Голос Артема. Где же он?
– Ты где? – Она хотела спросить, но из горла не донеслось ни звука, только невнятное сипение.
– Ты можешь встать? Только не пытайся ничего говорить, дай связкам прийти в себя. Голос сам вернется.
Лариса оперлась ладонями о пол и слегка приподнялась. Потом села. Клочковатые круги перед глазами сразу поплыли с утроенной скоростью, подкатила резкая дурнота.
– Не спеши, – сказал Артем, – потихоньку.
Почему он не подойдет, не поможет ей? Ведь она чуть не погибла. Лариса сглотнула. На глазах тут же выступили слезы от невыносимой боли, рвущей горло на куски. Медленно-медленно, точно в тысячекратно замедленной съемке она обернулась назад.