Лариса встала и понуро побрела в подъезд. Квартира выглядела сиротливо и неуютно: отклеившиеся повсюду обои, так и непросохшая окончательно мягкая мебель, запах сырости, витающий в комнатах.
Лариса сняла жакет, повесила его на вешалку, медленно прошла в гостиную. Взгляд ее сразу упал на телефон. Как она привыкла за эти дни бояться его, прямо-таки ужас испытывать при виде банального куска пластмассы, внутри которого скрывается низкий, угрожающий голос. Больше таинственный незнакомец никогда сюда не позвонит.
Она прослушала автоответчик. Два раза звонил Бугрименко, рассчитывал, видно, застать ее дома. На пленке оба раза: «Лариса Дмитриевна, позвоните мне на работу. Петр Данилович».
Затем еще какой-то звонок. Звонивший не оставил никаких сообщений.
Дальше, совсем недавно, примерно час назад, взволнованный голос Лепехова: «Лара, где ты? Срочно позвони, как придешь. Слышишь, срочно!»
И наконец, мама. Тон одновременно обиженный и заискивающий: «Доченька, ну как же можно так? Тебя не застать, сама не объявляешься. Я уж не знаю, что и думать. Целую, жду».
Лариса почувствовала, как сердце сжимается от жалости к матери и от стыда перед ней и отцом. Господи, живет в одном с ними городе, а не видит месяцами, не хочет видеть, тяготится их обществом. А ведь они абсолютно правы, особенно отец. Он много раз повторял, что ее работа не доведет до добра. Так оно и вышло. Именно на работе она встретила Глеба, втрескалась в него по уши и чуть не погибла из-за него. Хорошо, что ни мать, ни отец ничего не знают об этом и, надо полагать, не узнают.
Лариса поспешно набрала номер и почти сразу же услышала голос матери:
– Але, я вас слушаю.
– Мама, – Лариса сглотнула вставший в горле комок. – Мамочка! Это я.
– Ларочка! Милая! Наконец-то! Я вся извелась, два дня, как в Москве, позвонила тебе сразу, и ни слуху ни духу. Целыми днями трубку никто не берет. Все работаешь?
– Работаю. Как папа?
– Ничего, помаленьку. Помидоры давно собрали, недели две как. Я восемь банок закрыла да еще салат сделала, по новому рецепту. Мне Шура дала, очень оригинальный, и уксуса совсем немного надо. Отцу-то уксус нельзя.
Лариса слушала эту привычную речь о помидорах, салатах, уксусе, и ей становилось еще тоскливей. Наверное, мать права, и надо жить именно так. Варить борщи, закрывать банки, смотреть по вечерам любимые сериалы, отводить по утрам в сад малыша. Все остальное – от лукавого. Но почему же она, Лариса, не может так? Не может и никогда не сможет.
Мать, окончательно успокоившаяся, все продолжала свой простой, бесхитростный монолог, не замечая молчания дочери на другом конце провода, радуясь, что та объявилась и все хорошо.