Она нахмурила брови, а рот сложился в решительную линию.
— Думаю, самое разумное будет забыть нашу предыдущую встречу, капитан.
Она отстранилась и прижала руки к груди.
Беременность и материнство добавили пышности ее фигуре. Бедра стали более круглыми, лицо смягчилось. Грудь теперь стала объемной и немного потяжелела, тогда как прежде нуждалась в специальных подкладках и французском корсете, чтобы заполнить лиф платья. Однако то, что она стала матерью, очевидно, не укротило ее горячую натуру, ее чертовскую независимость.
— Забыть? — Колин снова сократил расстояние между ними. Он приблизился так, что их тела почти касались друг друга, почти соединились. — Я не забыл ни единого момента той ночи. Готов поспорить, и вы тоже. И снова прошу вас называть меня Колином.
Она покачала головой.
— Тогда прошепчите это имя. — Колина не заботило, как она произнесет его, лишь бы услышать ее голос.
Его преследовало воспоминание о том, как она выкрикнула его имя в ту памятную ночь их любви.
Не раз во время своего плавания поздно ночью, стоя на палубе, когда все уже спали и «Сибарис» мягко качался в сонных водах Средиземного моря, он мог поклясться, что слышал над волнами ее дразнящий голос, который плыл в воздухе сквозь мачты и паруса над головой и возвращался в темноту и к звездам, откуда он появился.
Как же он хотел, чтобы она произнесла его имя! Так же, как Одиссей жаждал услышать пение сирен.
— Колин, — повторил он. — Назовите меня по имени.
— Оставьте меня, — прошептала она. — Все тогда было неправильно. Неправильно и сейчас.
Стоя в нескольких дюймах от Джорджи, он протянул руку и коснулся ее щеки, пытаясь приподнять лицо так, чтобы можно было заглянуть ей в глаза.
Так, чтобы он мог прочесть в них правду.
— Той ночью не было ничего неправильного. Я был там, чтобы спасти вас…
«Да, он был там, чтобы спасти меня…» — пронеслось у нее в голове.
Он обнял ее, и на этот раз борьба была скорее показной, что Колин счел хорошим знаком.
— Немедленно отпустите меня, — запинаясь произнесла Джорджи. — Самое время выработать правила, как нам вести себя. А затем…
— Затем — ничего, — сказал он. — Пусть это будет нашим первым правилом.
Обхватив ее одной рукой за талию, он притянул ее к себе. Другая его рука поймала ее за подбородок и приподняла его, так что она смотрела прямо на него.
И тогда он увидел это. Темные огни, которые он запомнил с той ночи, жарко горели в ее затуманенном взоре. Пламя в них сказало ему гораздо больше, чем если бы она вслух призналась в своих чувствах к нему.
Эти глаза молили поцеловать ее.