Джед казался отрешенным и далеким и, как ей казалось, делал все возможное, чтобы избежать ее общества. Он прилагал отчаянные усилия, чтобы устроить ее со всем возможным комфортом, однако они почти не общались. Джед проводил дни в обществе мужчин, а после ужина ненадолго заходил к Элизабет, чтобы пожелать ей спокойной ночи. И они ни разу не оставались наедине.
Глядя на него издали, когда он беседовал на палубе с кем-нибудь из мужчин, Элизабет любовалась его волосами, отливавшими золотом в лучах солнца, и чувствовала в эти мгновения стеснение в груди – ей вспоминался златокудрый герой, которого она встретила в лесу. Но казалось, что это было в иной жизни… Так что же в таком случае этот ее брак?
Вежливое соглашение между чужими людьми? Чего он ждал от нее? Молчания и покорности?
Она не могла ответить на эти вопросы. Не могла, потому что ничего не знала ни о браке, ни о мужчинах… ни о Джеде.
Они сошли с парохода на пристани Йеллоувуда. Этот прибрежный городок, окруженный густым лесом и непроходимыми зарослями кустарника, совершенно не походил на многолюдный и шумный Галвестон, и лишь сейчас Элизабет поняла, что имел в виду Джед, когда употреблял слово „фронтир“ – граница.
– Далеко нам ехать? – спросила Элизабет после часа тряски по ухабистой, покрытой рытвинами дороге.
Не глядя на жену, Джед ответил:
– Нам предстоит провести в пути два дня.
И снова воцарилось тягостное молчание. Элизабет казалось, что это ужасное молчание будет длиться бесконечно. Почему муж делает вид, что не замечает ее присутствия? Что случилось с человеком, пленившим ее своими рассказами, от поэтичности которых у нес захватывало дух? И как долго она сможет выносить это ничем не прерываемое молчание?
Тяжко вздохнув, Элизабет пробормотала:
– Два дня – это очень долго, если не разговаривать. Джед посмотрел на жену – и невольно залюбовался ею.
Она была в зеленом шуршащем платье, купленном в Галвестоне, и в безупречно белых перчатках. Ее шляпку украшал цветок, ленты шляпки были завязаны пышным белым бантом, а носочки крохотных кожаных башмачков сверкали на солнце. Даже некоторая неполнота гардероба не могла повредить ее красоте. И выглядела она так, будто путешествовала в карете с бархатными занавесками на окнах, а не в повозке, катившейся по пыльной техасской дороге.
На пароходе он мог забыть о правде – по крайней мере мог не думать о ней, но здесь, вдали от цивилизации, он наконец-то в полной мере осознал, сколь велика его ответственность. Ведь Элизабет… Она здесь словно фарфоровая куколка, вдруг оказавшаяся на арене, где должен произойти бой быков. В Техасе ей не место – это совершенно очевидно. Напрасно он привез ее сюда.