– А потом мы поженились. – Это было простое утверждение, но то, как она его произнесла, заставило Джеда настороженно сощурить ярко-голубые глаза.
– И? – мягко поторопил он. – Что стало не так?
– Мой муж превратился в другого человека. – Несмотря на майское тепло, она поежилась и, прикрыв на мгновение глаза, продолжила: – Все началось еще во время медового месяца. В гостинице был официант, и Мелвин сказал, что тот со мной флиртует, а я его поощряю. На самом деле я его даже не заметила. В конце концов, это был наш медовый месяц! – Она тяжело вздохнула. – Но все только начиналось. Мелвин был мной одержим, я не знаю, как еще это назвать. Он стал ревновать, как сумасшедший, мучая себя, мучая меня бесконечными обвинениями и угрозами… – Генриетта медленно покачала головой. – Он изолировал меня от моих друзей, критиковал мой стиль одежды, мою прическу, макияж. Он не хотел, чтобы я работала, потому что я общалась с людьми… с мужчинами. Он постоянно твердил, что я слишком худая, что моя работа гроша ломаного не стоит, что в постели я безнадежна… И все для того, чтобы я еще больше от него зависела. И… и это сработало. Я готова была винить во всем только себя.
– И ты никому ничего не рассказывала? – мягко спросил Джед. Встретить бы этого урода раньше, он бы ему объяснил кое-что!
– Я пыталась. – Она взглянула на него без выражения. – Но надо было знать Мелвина, чтобы понять. Он был со всеми таким милым, таким приветливым и дружелюбным. И он меня любил. Все в один голос твердили это. И он действительно меня любил… по-своему, – с горечью закончила она.
– Это не любовь, Генриетта. – Джед усилием воли подавил эмоции. – Что угодно, но не любовь. Ты правильно назвала это одержимостью.
– В общем, я боролась неделю за неделей, месяц за месяцем, – тихо продолжала Генриетта, – а потом… а потом он зашел так далеко, что даже я это поняла, несмотря на всю свою растерянность. Он предложил мне сделать операцию.
– Операцию? – нахмурился Джед. – Извини, я что-то не понял.
Это было самое тяжелое. Генриетта встала и подошла к окну, повернувшись к Джеду спиной и невидяще глядя на поля и ярко-синее небо.
– Он хотел, чтобы меня стерилизовали, – с ужасающей простотой сказала она. – Он все время говорил, что прошлое не существует, что есть только мы с ним вдвоем, а все остальное неважно, и, по его мнению, ребенок мог разрушить наш союз.
Джед на секунду застыл от ужаса. Черт побери… Ему захотелось уронить голову на руки и застонать в голос. Генриетта должна понять… должна понять.
– Конечно, я отказалась и продолжала сопротивляться. Он назначил консультацию у врача без моего ведома, а когда рассказал мне об этом, мы… мы поссорились. Сильно. Он уничтожил все мои произведения, мои картины, а среди них был портрет моего отца, который так много для меня значил… – Голос у нее сорвался, но стоило Джеду встать на ноги, как она развернулась к нему, выставив перед собой ладони. – Нет, пожалуйста, Джед, просто дослушай.