Гесслер согласился с ней и, достав из кармана связку ключей, протянул ее Паоло.
– В моей машине лежит маленький транзистор, – сказал он.
Паоло взял ключи.
– Где ваша машина?
– Это черный "мерседес", я поставил его рядом с Фаар-каналом.
Паоло несколько раз подбросил связку ключей и вышел, бросив странный взгляд на Гесслера и Лизу. Под его шагами застонала железная лестница. Прислушиваясь к удаляющимся шагам, молодая женщина и адвокат смотрели, как дождь рисует на окнах странный узор-паутину, который беспрестанно менялся.
Подойдя к Гесслеру, Лиза пристально посмотрела на него. Тревога нарисовала под ее горящими глазами круги.
– Адольф, – прошептала она, – я вовсе не огорчена тем, что на минутку осталась с вами наедине.
– Я всегда счастлив, когда мы оказываемся вдвоем, Лиза.
"Как он спокоен и владеет собой", – подумала молодая женщина. Этот удивительный человек не переставал восхищать ее. Он напоминал ей пальму: такой же прямой, твердый и крепкий, но в его сердце таилась бесконечная нежность.
– Пришло время поблагодарить вас, – прошептала молодая женщина. – А это очень трудно.
Гесслер положил свою ухоженную руку на плечо Лизе.
– Пришло время попрощаться с вами, – возразил он, – а это еще труднее.
На мгновение они как бы застыли. Им слишком много надо было сказать друг другу, но о таких вещах никогда не говорят. Слова застряли у них в горле.
– Спасибо, Адольф, – запинаясь, произнесла наконец Лиза.
– Прощайте, Лиза, – медленно сказал Гесслер, убирая свою руку с ее плеча.
– Я вам обязана всем, – сказала женщина.
Глаза у нее блестели, а на длинные ресницы навернулись слезы.
– Вы, должно быть, очень страдаете оттого, что помогли... свершиться... этому?
Упав с ресниц Лизы, слезы потекли по ее искаженному гримасой лицу. Гесслер подумал, что для него эти две слезинки были самым дорогим в жизни подарком, он хотел дотронуться до них, но не решился.
– Я ни о чем не жалею, – только и сказал он.
Гесслер подумал о Лотте, своей жене, такой спокойной, жирной, вечно что-то трещавшей, как сорока. Он представил ее себе за столом, обжирающейся жирной пищей. Или в театре – в вышедших из моды ярких нарядах.
– Нет, – с вызовом повторил он, – я ни о чем не жалею.
– Если бы вы не помогли, – возразила Лиза, – все шло бы как и прежде.
– Я знаю.
Это "прежде" всколыхнуло в сердце Гесслера грустную песенку о потерянном счастье. На мгновение он – обычно такой спокойный – пришел в отчаяние.
– Но из-за того, что вы помогли, – продолжила Лиза, – мы должны расстаться.
Почему она продолжала так настаивать на этом? Зачем она сыпала соль на раны? Гесслер не считал, что Лиза из какого-то намерения старается сделать ему больно. Он подумал, что никогда в общем-то не понимал женщин. Наверное, у нее были свои причины так говорить.