Подняв голову, она увидела, что Алистер внимательно смотрит на нее. Изабо тут же присела, чтобы вода закрывала ей грудь.
— У тебя есть какая-нибудь одежда? — крикнула она, стуча зубами. — Я не хочу снова надевать грязные лохмотья. Оставлю их здесь.
Алистер успел заметить, что она не слишком пострадала, во всяком случае, телесно. Движется свободно и грациозно, а судя по ее резким словам, к ней возвращается прежняя строптивость. Алистер улыбнулся.
Непостижимо. Сейчас его радует то, что когда-то раздражало в Данлосси.
— Ничего другого нет, — сказал он. — Только рубашка, что на мне.
— Тогда снимай ее. Мне она нужнее, чем тебе. — Алистер покорно снял рубашку. — Положи на тот камень и закрой глаза.
Изабо быстро вышла из воды и оделась. Рубашка еще сохранила тепло его тела. Это было прекрасно. Она вдыхала его запах, не менее прекрасный, чем дарованное им тепло.
— Могу я открыть глаза?
— Да.
Изабо уже закатывала рукава. Хотя рубашка была длинной, что оказалось очень кстати, но облепила мокрое тело.
Алистер снова улыбнулся.
— Ты хочешь выбросить и мою куртку?
— Да. Я лучше замерзну до смерти, чем надену то, что пахнет сточной канавой.
Она стояла перед ним, дрожа от холода, но он знал, что она сделает так, как сказала, и предпочел не спорить.
— Тогда иди сюда. — Говоря это, он уже сам шагнул к ней и обхватил ее голыми руками. — Мы сейчас оба замерзнем, безрассудная девчонка.
Он повел ее к лошади.
— Подожди минуту.
Изабо вырвалась и пошла к оставленной на берегу одежде, чтобы забрать из куртки свои вещи. Когда Алистер присел рядом, она держала в руке брошь Макферсонов.
— Твоего брата? — спросил он. Изабо кивнула. — А это кто? Я давно хотел спросить, но боялся. Думал, ты ответишь грубостью, если я осмелюсь сунуть нос в твои дела.
Она улыбнулась.
— Моя мать. Я почти не помню ее, но храню этот медальон.
Изабо начала подниматься и вдруг пошатнулась. Он тут же подхватил ее на руки, снова почувствовав страх за нее.
— Я просто ослабела, — сказала она. — Я ведь не могла двигаться. Целые дни сидела, пока вы не пришли. Мне нужна тренировка, вот и все.
Изабо впервые заговорила об условиях, в которых ее содержали, и он почувствовал неимоверное облегчение.
Раз она могла это сделать, значит, ее рассудок остался невредимым после таких переживаний, которые могли погубить более слабого человека.
— Тогда разреши тебе помочь.
Опасаясь, что она снова начнет спорить, Алистер сгреб ее в объятия и понес к лошади.