Когда брат Гуго поднял новоиспеченных рыцарей с колен и надел на них белые с красными крестами плащи тамплиеров, поцеловал их и приветствовал их в новой жизни, Асгард испытал подлинный восторг, близкий к священному экстазу. Для него это и впрямь означало новую жизнь!
Теперь же он не мог думать о тех временах без глубокой горечи.
Безгрешный, невинный, ничем не запятнанный и в столь юном возрасте – о господи и Пресвятая Дева Мария! Что ему было нужно от этой новой жизни? Сейчас он испытывал жалость к юному дурачку, каким был тогда. Как глупо было с его стороны настолько увлечься своим новым поприщем! «Новая жизнь» для двадцатилетнего человека, даже еще не познавшего женщины, еще не отрастившего бороды, если не считать скудной растительности на щеках, столь хорошо игравшего на арфе и флейте, что его никто не мог в этом превзойти, но еще не пролившего в сражении ни капли крови.
И он не знал, как все обернется, когда вместе с другими юными рыцарями вошел в комнату, где все они разделись донага перед братьями, и те дали им по две рубашки, по кафтану с длинными рукавами, по две пары башмаков и штанов и длинную верхнюю одежду особого покроя, а также капюшоны, по два плаща, зимний и летний. Зимний был подбит овечьей шерстью. Сверх того им полагались кожаный пояс, шапка и шляпа. К этому прилагалось еще по два полотенца, постельное белье, латы, шлем, поножи и белый верхний плащ с красными крестами, меч, копье и щит, по три ножа, один из которых предназначался для еды. Каждый молодой рыцарь получал трех лошадей, в то время как приставам и солдатам полагалось только по одной лошади.
Стоя в холодной и голой комнате казарм отделения ордена в Фалэзе под взглядами братьев-тамплиеров, устремленными на него, Асгард понимал, что, несмотря на страх и охватившую его дрожь, он станет воином милостью божией, монахом и членом ордена, столь благородно посвятившего себя служению Христу и защите Святого Храма, и что вера его никогда не пошатнется.
Его несчастье, конечно, заключалось в тон, что он не слишком внимательно слушал брата Гуго, говорившего, что тамплиер никогда не будет принадлежать себе и что, когда ему захочется спать, ему придется бодрствовать, а когда он будет голоден, поститься, и что, когда он захочет остаться во Франции, его пошлют в кровавый кошмар за море, в Святую Землю, не только погрязшую в пороках и коррупции, войне и жестокости, но в чудовищных тайных преступлениях самих рыцарей Святого Храма.
Асгард не мог точно вспомнить, когда его охватила эта душевная болезнь. Возможно, в Аккре. А может быть, когда он впервые ступил на берег Палестины.