Их звон был слышен, когда утихали на время канонады и наступал перерыв между мушкетными залпами. Тогда воронье, ошалевшее от всего этого шума, на минуту переставало кружиться и опускалось на карнизы крыши и ветки деревьев. Гнезда их раскачивались от ветра, доносившего запах пороха. Затем атака возобновлялась. Пушки били в парапеты. Ядра отскакивали и застревали в стене. Обменивались выстрелами с обеих сторон. В траншеях было небезопасно, в крепости не лучше.
Трудность работы усугублялась еще дождем, который лил сначала один день из трех, потом, по крайней мере, один из двух. Шлепали по грязи. Грязь доходила до щиколоток, до колен. Г-н де Маниссар чертыхался, возвращаясь с прикрытия, с набухшими сапогами и насквозь мокрым, как губка, париком. Дождь сеткой струился над Дортмюде. Казалось, город был в плену текучих сетей воды.
Когда г-н де Маниссар обсыхал, в палатку входил господин де Шамисси. Он не переставал внутренне злиться. Маршал отдал приказ, чтобы остерегались бросать в город раскаленные бомбы и ядра, от которых могли бы загореться дома, и разрешил целиться в крепостные валы. Он объяснял это тем, что ему нечего будет делать с кучами золы и развалин, что он хочет преподнести королю вовсе не плоды разрушительной артиллерии, но город, взятый аккуратно, чтобы каждый камень был на своем месте. Г-н де Шамисси, напротив, хотел бы видеть Дортмюде объятым пламенем, а всех жителей спрятавшимися в подвалы. Он советовал пустить в ход мортиры и горько жаловался, что не внемлют его советам.
Антуан присутствовал при спорах. Он повсюду сопровождал маршала и учился у него, как вести себя под огнем. Г-н де Маниссар не кланялся пулям даже в самых опасных местах. Казалось, он забывал, что у него есть тело. Антуан достаточно помнил об этом и иногда наклонял немного голову, а по коже у него пробегал совершенно особенный холодок. Но, несмотря на это, он держался довольно стойко.
Иногда он интересовался, как ведут себя Жером и Жюстен. Полк, где они служили волонтерами, стоял около Мёзы. Туда он ходил навещать их. Выражение лица у них было хитрое, лбы нахмуренные. Отзывы, которые о них давал их ротный, г-н де Берту, были самые отрицательные. Они выказывали себя сварливыми, неуживчивыми и водились с отъявленными негодяями. Неоднократно их почти силой приходилось водворять в траншеи. По правде сказать, оба бездельника были удручены тем, что там находились. Они представляли себе войну в виде охоты и грабежа и думали, что можно целиться в неприятеля, как в дичь, или поймать его на удочку, как мелкую рыбешку. Вместо этого надо было действовать заступом и мушкетом. Корвизо не это обещал им. Так что они жалели об Аспревале, о монастырских прудах, где целыми днями были заняты изготовлением капканов и ловушек, и подумывали, не вернуться ли им обратно. Единственным удовольствием для них было раскидывать по Мёзе большие сети, чтобы в них запутывались лодочники, возившие по течению из Намюра почту в Дортмюде. Те пробовали переправляться вплавь, и Жером с Жюстеном очень забавлялись, когда один раз поутру в сети попался совершенно голый человек с кожаной сумкой на груди. Но ловля людей совершенно не могла разогнать их скуки. Они бы ушли с дезертирами, которых было много, но увидели, как однажды кое-кого из них привели обратно в лагерь и провели сквозь строй. Нужна была крепкая дисциплина, чтобы удержать солдата, тем более что много людей теряли то после перестрелки, то во время вылазок из крепости, которые дортмюдский комендант г-н де Раберсдорф назначал часто.